– Да, очень нравится.

– После экзаменов на бакалавра Мила тоже, наверное, вернется в Штаты. Хочет поступить в киношколу в Нью-Йорке.

Услышав свое имя, Мила залилась румянцем.

– Супер! – отозвался Александр.

Это было что-то вроде спектакля, где актеры играют не свои роли. Нужно изобразить, будто они рады, что встретились, будто они друг друга любят; они и вправду не испытывали взаимной ненависти, тем не менее им обоим хотелось взять каждого из персонажей, переместить в изначальный контекст и восстановить то, что было разрушено вследствие эгоизма и легкомыслия старших. Молодых людей, не имевших никаких общих интересов, почти не знавших, не любивших и вряд ли способных когда-нибудь полюбить друг друга, призывали проникнуться родственными чувствами, потому что этого внезапно потребовали два взрослых человека, терзаемые недугом, который они именуют «своей любовью». Александр попытался улизнуть, сказав, что идет на вечеринку, он и вообразить не мог, что мать предложит ему взять с собой Милу. Александру это совсем не понравилось, он вежливо промолчал, но мать настаивала («Это прекрасная возможность получше узнать друг друга»), пытаясь искусственно их сблизить, хотя их ничто не связывало, и это было очевидно. Адам сказал, что Мила переночует у матери, которая несколько дней назад приехала в Париж на чью-то свадьбу и заодно хотела повидаться с дочерью; она сняла маленькую квартирку в 9-м округе.

– Ты пойдешь на эту свадьбу? – спросила Клер.

– Нет, там все слишком религиозные, женщины и мужчины сидят отдельно, даже за праздничным столом, это не по мне, так что я с ней встречусь потом.

Адам удивился:

– Мама позволяет тебе так поздно выходить из дома?

Мила рассмеялась:

– Я ей сказала, что, когда надумаю ехать к ней, ты меня проводишь. – Потом, повернувшись к Александру, добавила: – Хорошо, я поеду с тобой на вечеринку. – И заявила, что идет собираться.

Когда Адам сообщил Валери, что у Клер есть сын, что ему двадцать один год, он красивый и образованный, она первым делом спросила: «Что ты будешь делать, если она в него влюбится?» Он помнил, что ей тогда ответил: «А если это самое лучшее, что с ней может случиться?» Вырваться из пут национальной идентичности, избавиться от навязчивой идеи «только свои», переосмыслить себя, перезагрузиться, оказавшись рядом с другим человеком, совсем на тебя непохожим. Валери тогда вздохнула.

– Я знаю друзей сына, – сказала Клер Миле, – ты приятно проведешь вечер.

Мила надела черную парку и подошла к Александру, ждавшему ее у дверей гостиной. Он считал Милу непривлекательной и пытался придумать для друзей объяснение, почему привел ее. Снова родители все решили за него.

Адам объявил, что сейчас вызовет им такси. Александр некоторое время стоял и рассматривал гостиную: диван, который, как они хвастливо заявили, они купили в «ИКЕА», «пока не найдем что-нибудь получше», деревянный стол, подержанные стулья, купленные по случаю, и сотни книг, захвативших чуть ли не все пространство. Уже направляясь к выходу, он заметил несколько фотографий в рамках, выставленных на полке книжного шкафа: Клер и Адам, целующиеся перед капотом машины, несколько снимков Милы и Ноа. Его взгляд стремительно пробежал по всему ряду. Его фото не было, ни одного. Когда Александр шел к лифту в сопровождении Милы, укутанной в парку, он услышал за спиной голос Адама: «Позаботься о ней».

Жан Фарель проснулся в своей постели рядом с молоденькой женщиной; сейчас, когда он уже отметил семидесятилетие, ему редко приходилось попадать в подобную ситуацию, хотя двадцать лет назад, когда он каждый вечер в восемь часов вел самую популярную в стране новостную программу, подобное случалось с ним часто. Он, конечно, не обладал эротическим магнетизмом рок-звезды, однако легко соблазнял женщин – его регулярное появление на экране возбуждало их больше, чем молодое сильное тело. В начале карьеры он не мог устоять и с легкостью затаскивал их в постель – для этого ему не приходилось хитрить, пускать в ход изощренные приемы соблазна, давать обещания, прибегать к шантажу или принуждению, он мог просто быть самим собой – человеком власти. Он и теперь не перестал упражняться в обольщении, но дальше этого не заходил, и не потому, что больше ничего не желал: он ощущал глубокую привязанность к Франсуазе, с которой у него сложилась удивительная интеллектуальная и физическая близость; эта нежность побуждала его хранить ей верность, он стал сентиментальным; к тому же появилось еще одно обстоятельство, но о нем он мог бы поговорить только с врачом: Фарель стал подозрительным и беспокойным ипохондриком, он помешался на гигиене и боялся, что заразится каким-нибудь вирусом, и это ослабит его, а для работы ему нужно быть в полной боевой готовности, и он отказался от мимолетного секса, от любовных порывов, от всего слишком бурного и живого, что могло бы обессилить его – ведь страсть требует полной самоотдачи, – а потому этим утром он удивился, обнаружив рядом с собой молодую стажерку, работавшую у него в редакции, Китри Валуа, хорошенькую светловолосую девушку лет двадцати четырех, родом из По. Съездив в больницу, Жан отправился к Франсуазе домой, забрал Клода и перевез к себе в офис. Потом решил пойти выпить в бар «Хемингуэй» в отеле «Риц», но не успел он туда войти, как получил сообщение от стажерки, в открытую заигрывавшей с ним с самого первого дня, девушки утонченной, не любившей показухи: она носила классическую одежду – костюмы с юбкой или платья с запа́хом, приоткрывавшие грудь, – и презирала брюки. Она была в высшей степени профессиональной и зрелой, соблюдала субординацию и обращалась к нему уважительно: «А вот и вы, шеф!» или «О’кей, патрон!» – а ему очень нравилась дружелюбная почтительность, в особенности когда ее проявляли юные красотки. У него мелькнула мысль, что хорошо бы ему наконец расстаться со своей помощницей Жаклин Фо, которая не сумела предвидеть последствия злополучной газетной статьи, но когда-то давно она была его любовницей, и у нее имелся на него, как говорится, «некий компромат», а значит, она могла его шантажировать – да, он не всегда соблюдал главное правило корпоративной этики No sex in business[17]. Китри прислала ему сообщение по работе, и после недолгой переписки он предложил ей присоединиться к нему. Она сразу согласилась – она как раз «тут недалеко» – и в заключение написала: «До скорого, шеф!» Когда спустя четверть часа она вошла в бар – джинсовая юбка, красные балетки, волосы собраны в высокий хвост, подчеркивающий изящную линию затылка, маленький красный платочек на шее, – он не смог удержаться и восхищенно воскликнул: