Итак, ночь. С каждым днем становится хуже и хуже. Может, это бессонница, может, еще что-то, но каждую ночь я чувствую себя так, как будто грежу наяву. Засыпаю, кажется, часов в пять, в шесть, и просыпаюсь утром совершенно разбитая. Иногда мне жалко, что я не курю, – может, хоть это меня бы успокаивало, тем более мне повезло с балконом в собственной комнате. Конечно, она бы наверняка унюхала, и был бы скандал… Так что, может, все и к лучшему. Включать свет себе дороже, поэтому я надеваю наушники, включаю „Райволу“, песни китов или еще что-то вроде того, но это мне не помогает. Тишина не помогает тоже.

Киты – удивительные создания. Я читала, что они используют пение для общения круглый год (а не только в брачный период, как многие думают). В воде плохо видно, запахи тоже распространяются медленно, поэтому эхолокация – это выход. Удивительно, что процесс образования пения не изучен до конца. Если точнее – у беззубых китов, которых звуковыми губами природа обделила. Песня образуется у них в глотке, но как? Ведь они не дышат кислородом. До сих пор неясно до конца. За это и люблю биологию – вроде как и точная наука, но куча всего остается неясным. А я думаю, ответ простой – если по-настоящему хочешь петь, будешь. При условии, что тебя есть кому услышать.

Я лежу в темноте, и киты плывут у меня под веками. Они поют, и я хочу им ответить, но меня никто не слышит.

28 сентября

Я думаю: каково жить одному? Неужели я сумею продержаться до того, чтобы наконец жить одной? Не уверена.

Забавный факт. Я хорошо знаю, что нервирую свою мать. Знаю, что она не любит меня. О. Надо бы приберечь эти странички, не сжигать их в конце года, как остальные. Когда буду сидеть в кабинете у психолога с кризисом среднего возраста, покажу ему эти листочки.

„Доктор, вот тут, за 28 сентября… Вот здесь я впервые признаюсь себе, что думаю, она меня не любит…“

Нет, нет, нет. Если вся эта хрень случится со мной воочию – средний возраст, кризис, психолог, работа в офисе, тупоголовые подружайки вроде маминых, которые приходят по выходным поныть друг другу кто про то, как ненавидит своего мужа, кто про то, как хотел бы себе хоть какого-то… А еще дети, которых родили как-то от нечего делать, потому что пора, или от страха, или потому что все вокруг говорили: так надо, или просто потому, что так вышло. А еще маленькие идиотские хобби, типа макраме, курсов программирования для чайников и.

Так вот, если это вдруг случится со мной, вот тут-то было бы хорошо не оказаться в этот момент в одиночестве – чтоб было, кому пристрелить меня, что ли.

29 сентября

Сегодня мир победил. Снова.

С утра я была в хорошем настроении – для этого, бывает, хватает такой малости. С вечера заплела много косичек – маленьких тонких косичек, – намочила их и так легла спать. Утром волосы выглядели потрясающе, правда, целая копна темных кудрей. Я давно себе так не нравилась.

Мама за завтраком сказала, что мне идет – выгляжу более женственной, и даже это не испортило мне настроения, хотя…

Всегда было интересно, у всех ли родители проворачивают раз за разом эти штуки или мне одной так повезло?

Она как будто патологически неспособна просто сказать что-то вроде: „Ты хорошо выглядишь сегодня“. Ни слова больше. Если вдуматься в прозвучавшую формулировку, что получится? Что обычно я выгляжу не женственно/менее женственно. Что выглядеть не женственно – это однозначно плохо, но что на этот раз я оправдала-таки мамины ожидания.

Если бы кто-то читал это… А вдруг кто-то и вправду читает? Если так, то привет тебе, незнакомец, и слушай, а кто вообще разрешил тебе совать свой нос в мой личный дневник? Ну да черт с тобой… Так вот, тебе может показаться, что я преувеличиваю, ищу скрытые смыслы там, где их нет… Но поверь, это не так. Попробуй прожить всю жизнь в атмосфере подколок, недоверия, шуточек, издевок и посмотри, что начнешь тогда выискивать в чужих словах сам.

Я ехала в школу на троллейбусе…

Мысль скачет совсем тяжело, думать сегодня да и писать тоже, сама не знаю почему надо. НАДО уже взять себя в руки.

В троллейбусе среди прочих троллей сидели двое – мать и сын, мальчик лет, наверно, двенадцати или тринадцати. Они ехали долго и сидели напротив меня, и, клянусь, всю дорогу она не затыкалась.

„Вечно уткнешься в свой планшет, а книжку почитать тебя и не заставишь… В школу едешь молча и домой тоже, уткнешься в этот свой… Тебе слова не скажи… Я тебе сто раз говорила…“

О, я клянусь, она получала наслаждение.

Она выкручивала ему мозги так, как иногда это делают девушки своим парням, вот только он не имел ни малейшей возможности защититься. Кроме наслаждения в ее голосе звучало еще кое-что – настоящая ненависть.

Я хотела пересесть, и в этот момент в троллейбус зашла девушка с маленьким ребенком. И она кричала на него.

„Ты специально, да? Специально? Специально? Не мог потерпеть до дома?..“

Ребенок плакал.

Мне хотелось бы сказать тебе, неведомый читатель, что я преувеличиваю или вижу только плохое. Но знаешь что? Я наблюдаю за родителями и детьми в транспорте – наблюдаю сознательно, как настоящий исследователь, уже года два, не меньше.

За все это время я видела мать с детьми, на которую было приятно смотреть, один раз – вот такая невеселая статистика. Она ехала с двумя детьми, наверное, из театра, потому что они обсуждали спектакль. Она слушала их, задавала вопросы и улыбалась – всего-то. Дети улыбались в ответ. Они были спокойными. Такими спокойными.

На что на самом деле мы можем рассчитывать, если даже тут, в самом очевидном месте, чтобы искать, невозможно, невозможно найти.

Я вышла на остановку раньше и пошла гулять в парк. У меня с собой была булка, и я ее всю раскрошила уткам. Утки склевали все и были какими-то ненастоящими. Я сидела на скамейке, пока не начало темнеть. Еще пошел дождь, и волосы снова стали выглядеть как обычно.

Надеюсь, из школы не станут звонить – на это просто нет сил».

Самым странным для Марины оказалось осознание того, что время идет, комната Ани пустует, но за пределами дома жизнь продолжается. Люди ходят на работу, смеются, сидят в кафе, ссорятся… Мало того, считают, что и она должна продолжать в этом участвовать.