— Не торопись, консул! — В глазах монгола блеснула хитроватая искра. — Зачем так горячиться⁈

Наши глаза встречаются, и мы без слов понимаем друг друга. Я убираю свою руку, а загребущая ладонь степняка тут же придвигает серебро к своему краю.

«Давно бы так!» — Удовлетворенно хмыкаю про себя, а вслух выдаю очередную порцию гостеприимного радушия.

— Может еще по одной, многоуважаемый Байрак Сун! За понимание, так сказать!

Сам разливаю настойку и, подняв свою стопку, торжественно провозглашаю.

— За здоровье и благополучие Великого Бату хана!

Сказав, опрокидываю в себя содержимое, не спуская глаз с монгола. После такого тоста у того нет выбора, и он следует моему примеру. Выпив залпом полную рюмку, монгол зажмурившись шарит по блюду с фруктами в поисках чем бы закусить, и я понимаю, что сейчас, пожалуй, самый подходящий момент.

Ведь как бы там ни было, таможня все равно должна осмотреть и пересчитать товар, а я уплатить положенную пошлину. Вопрос лишь в том, как она будет смотреть, с каким усердием искать и сколько на это потратит времени.

Поэтому решаю начать прямо сейчас и поднимаю взгляд на Прохора.

— Ну, чего ж ты стоишь⁈ Поди покажи наш товар этим господам, — киваю в сторону стоящих у входа писцов, — пусть все посмотрят и пересчитают, а мы с уважаемым Байрак Суном подождем их здесь за столом! Ведь у нас от ханского даругачи' секретов нет!

Писцы бросают вопросительный взгляд на своего начальника, а тот, откусив половину сочного персика и залив весь подбородок сладким нектаром, попросту машет на них рукой, мол идите уж, занимайтесь.

Просмотреть и пересчитать весь товар — для троих работа на целый день, который я им совсем не собираюсь давать, и тут дело не в жадности. Просто я знаю, что здесь со мной не будут играть по-честному. Это же степняки! Они по-другому не умеют! Дай им палец, они откусят всю руку! Чем меньше канцелярия хана будет знать о содержимом моих кораблей, тем больше у меня останется возможностей для маневра.

Прежде чем увести писцов, Прошка ставит на стол еще одно блюдо с нарезанным копченым мясом и курицей. Я тут же наливаю еще по одной и предлагаю пока суть да дело выпить да хорошенечко закусить.

Мы выпиваем, едим, еще выпиваем, монгол уже совсем размяк, и тут я, словно бы воспылав раскаянием, признаюсь.

— Ты хороший человек, Байрак Сун, а я зря поскупился! Ты защитил меня перед грозным Турсланом Хаши, а я дал тебе всего лишь тридцать дирхамов! Мне стыдно за себя!

Пошатываясь, встаю, и, подойдя к мешку в углу шатра, достаю оттуда связку соболиных шкурок.

Неуверенно протягиваю их чиновнику.

— Вот возьми! Это лишь малая толика моей благодарности!

Глаза монгола полыхнули жадный огнем, и он даже подобрался весь, словно бы протрезвев на миг.

— Да тыыы настоящий…! — Не справившись с мыслью, он пьяно мотнул головой и, привстав, протянул руку. — Ты хороший человек! Умеешь ценить доброе отношение!

Его пальцы, как орлиные когти, вцепились в пушистый мех, и он с облегчением плюхнулся обратно на подушки. На его лице расплылась почти счастливая улыбка.

Еще бы, бакшиш в одночасье вырос в десятки раз, в тот момент когда он уже и ждать не ждал. От такого у кого хошь голова пойдет кругом.

Наливаю ему еще, и мы пьем за щедрую русскую душу, потом за непобедимую монгольскую армию, потом…

Монгол что-то малопонятно лопочет, а я мысленно поздравляю себя с удачно разыгранной партией.

«Если бы я сразу отдал ему соболей, то он скорее всего посчитал бы меня полным лохом, и уж коли пошла такая пруха, то решил бы еще стрясти с иноземца-простофили. В этом алчном азарте напоить его было бы куда труднее, а теперь когда перед ним щедрый друг, что понимает его и ценит, все уже видится по-другому. Теперь он может по-настоящему расслабиться, и поскольку ему в общем-то нечем отплатить мне за добро, то волей-неволей он почувствует себя обязанным».

Мы пьем еще с полчаса, а потом я вспоминаю, что моему дорогому гостю, наверное, пора домой, да и меня ждут неотложные дела. Плохо соображающий, но довольный и счастливый Байрак Сун, конечно же, соглашается со мной, и мы, поддерживая друг друга, выползаем из шатра.

Таща на себе нелегкую тушу главного таможенника ордынской столицы, нахожу взглядом стоящего на страже стрелка.

— Быстро отыщи Прошку и скажи ему, пусть завязывает с досмотром и ведет ордынцев к лошадям. Хозяин их уезжает!

Пока мы тащимся к коновязи, Прошка уже приводит туда писцов. Те пытаются внушить своему боссу, что они еще не закончили работу и не весь товар переписан. Эта сложная задача ставит опьяненный монгольский разум в тупик, но его добрый друг — иноземный купец, то бишь я — тут же приходит ему на помощь и говорит, что у него есть весь список товара.

— Ну вот! — Радостно восклицает Байрак Сун и трясет у моего носа указательным пальцем. — Ты друг…! Ты настоящий…!

Полный список товара неожиданно находится у меня прямо здесь под рукой, и Байрак сходу ставит на нем свою подпись. Один из писцов артачится и не хочет ставить печать, но мое сомнение «а слушаются ли тебя твои слуги» приводит к грозному рыку их начальника, что мгновенно решает дело. Ханский оттиск отпечатывается на бумаге, и я убираю подписанный документ. На всякий случай все тоже самое проделываем еще раз, и я отдаю копию тому самому заартачившемуся писцу.

— Держи, и не вздумай потерять!

После этого мы все дружно запихиваем тушу даругачи' в седло, и незваные гости отбывают восвояси.

— Уф! — Проводив взглядом удаляющихся всадников, я утираю пот со лба и с довольной улыбкой подмигиваю Прохору. — Ну что Прошка, первый день он всегда самый трудный, дальше легче пойдет!

Глава 8

Середина августа 1253 года

Несмотря на то, что лошади идут мелкой рысью, я не могу расслабиться. Все время приходится быть начеку, потому что кобыла подо мной просто не лошадь, а какое-то бесовское отродье. То она норовит куснуть скачущего рядом мерина, то пытается лягнуть идущего позади жеребца, посчитав, что тот слишком приблизился и посягает на ее целомудрие, то еще невесть что выкинет. В общем это не путешествие, а сплошное испытание.

Я привык к своей Луне, которая всегда отличалась своим потрясающим спокойствием и почти человеческой понятливостью, а