Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Далее следует еще череда ярлов, которые имеют ко мне тот или иной интерес.
— Свейд, не забудь о патрулях, — напоминаю своему глашатому. — Ни в коем случае нельзя допустить потасовок с халларнами.
Праздник праздником, а ярмарка ярмаркой — именно в такие дни хмельные напитки будут литься особенно обильно. А, как известно, хмельной разум разумным мыслям не пристанище. Я сколь угодно рьяно могу взывать к прибывшим на ярмарку гостям и просить хотя бы на ближайшие несколько дней угомонить свою боевую удаль и неприязнь к захватчикам, и мне даже будут кивать в ответ, да только последнему глупцу ясно: не так уж и много времени пройдет с момента, когда наполнятся первые кружки, до момента, когда в осоловелых головах начнут роиться не к месту геройские мысли.
— Я помню, госпожа, — кивает Свейд. — Патрули собраны, разъяснения ими получены. Что решаем с кулачными боями?
— Думаю, их следует оставить. Люди должны иметь возможность выпустить пар, в противном случае их не сдержат никакие патрули.
Кулачные поединки — обычная забава на северных праздниках. Иногда в схватке сходятся два воина, иногда бьются стенка на стенку. Без оружия, по пояс обнаженные, на одних кулаках.
Раньше, в далеком детстве, я не понимала, зачем взрослые дяди мутузят друг друга в кровь, выбивают друг другу зубы, иногда ломают руки или ребра. Их же никто не принуждает к этому, да и не враги они друг для друга. Некоторые так и вовсе в соседних деревнях живут, а то и домах.
Теперь понимаю — северянам это нужно, чтобы облегчить сердце и голову. И особенно нужно в мирное время, когда дарованную предками ярость просто некуда выплеснуть. Именно в такие моменты рождаются обиды, копится недовольство соседом, женой, родичем. И все это до поры, когда кого-то вдруг не прорывает неудержимой злобой. И никто не знает, на кого человек сорвется.
Потому иногда немного пустить крови — самое то. В том числе сейчас, когда у нас и не война, и не мир. Слишком высоко напряжение, слишком высока подозрительность, даже друг к другу, слишком многие готовы необдуманно схватиться за оружие.
Надеюсь, возможность от души начистить друг другу физиономии, как и было завещано предками, поостудит особенно горячие головы. Ну, а самых рьяных, кому все равно станет мало, придется вылавливать и сжать в холодную.
— Что с Турином? — спрашиваю с некоторой опаской.
— Его клан разместился на северо-восточной окраине Гавани. Турин там же. Ведут себя тихо.
Меня точно набили еловыми иглами — настолько неуютно от собственной подозрительности. Я так рада приезду брата, так рада его снова увидеть, но не могу отделаться от кислого послевкусия его слов.
«Это затишье — только небольшая передышка перед настоящей бурей…»
Что он имел в виду?
Что-то конкретное и близкое или долго идущие планы?
Я не хочу подозревать его, не хочу сомневаться в нем. Да и в чем я могу сомневаться? Турин — плоть от плоти северный воин. И он скорее самолично бросится на обнаженный клинок, чем смирится с падением родной земли. Я это знаю, как никто другой. Да он и не скрывает. Так кто из нас поганая овца в здоровом стаде?
Это тяжело. Очень тяжело. Я будто надвое разрываюсь, стоя на тончайшей грани, по обе стороны которой застыли вооруженные воины. Одна ошибка, одно неосторожное слово или необдуманное решение — упаду в ноги тем, кто тут же рванется на встречу друг другу, чтобы убивать.
Мне нужно несколько мгновений, чтобы снова собрать мысли в кулак, продышаться и вернуться к делам. Я не имею права опускать руки. Должна бороться за мир, пока есть силы, пока в меня верят мои люди.
Мы обсуждаем еще кое-какие дела, а потом Свейд уходит. У меня есть немного времени, чтобы привести себя в порядок, а потом… потом должен вернуться Лорд Магн’нус. Судя по переданным мне донесениям, ждать его нужно сегодня к вечеру. И я собираюсь встретить его, не только как своего господина, но и своего мужа.
Ну, то есть я готова это сделать в своей голове, потому что потуги сердца докричаться до разума и попытаться отодвинуть момент нашей близости еще немного рублю на самом корню. Я и так слишком долго держала свою постель закрытой для него. Да, мы вместе спали, но ничего больше.
Я не невинная девица, краснеющая от одной мысли от лицезрения мужского достоинства, я хорошо знаю, что удовольствие своему мужчине можно доставить и… несколько иным местом, собственного тела, не раздвигая при этом ноги. Когда-то я впервые сделала это Келу, взяла его возбужденное естество в рот. Не помню, чего тогда было во мне больше — страха или стыда. Он не принуждал, но говорил, что таким образом в его стране женщина выказывает своему мужчине степень своей к нему любви.
А я очень хотела показать, как люблю его.
Не скажу, что мне понравилось делать это для него. Потом еще несколько дней чувствовала себя липкой и грязной. Изнутри. Казалось, что все время что-то липнет к языку и губам. Но прошло время — и я попробовала снова — у жарко горящего камина, разомлевшая от его пальцев у себя между ног, с кружащейся от выпитого вина головой. И все почему-то стало иначе. Оказалось, что маленькая северянка может заставить своего господина из далеких земель просить о пощаде, может довести его до незримой грани, находясь на которой он перестанет дышать и будет умолять продолжить.
Кажется, тогда я впервые почувствовал себя победительницей, как бы глупо это ни звучало.
Кел вообще раскрыл для меня мир телесных удовольствий, не принятых на Севере. Оказывается, люди в иных землях прошли по пути познания собственной чувственности гораздо дальше нас. Сколько раз я заливалась румянцем и едва не бежала прятаться под кровать, когда Кел предлагал что-то новое, еще более развратное, нежели мы пробовали накануне. И каждый раз мне казалось, что дальше некуда, что откровеннее нельзя. Но он продолжал учить меня, продолжал открывать меня для меня самой.
В итоге мне все это настолько понравилось, что я действительно стала от него зависима. Как ручной зверек у ног большого воина. Только и ждала ласки, с готовностью открывалась и отдавалась всему, что он предлагал, что он хотел.
И именно поэтому теперь так важно окончательно порвать эту зависимость. Тот Кел, который вернулся накануне — уже не был моим. И я даже не уверена, что он изменился. Скорее, показал
