«Парк культуры… Надо же, какое странное, совершенномистическое совпадение», — подумал Зацепа и рассеянно произнёс:

— Хорошо.

— Да уж, лучше некуда, — женщина в трубке усмехнулась.

— Обсудим позже. У меня люди.

Зацепа отключил телефон, вернулся к столу, сел и впервыеодарил своих гостей приятной улыбкой.

— Маня, — сказал он спокойно и ласково, — вы же понимаете,милая моя Манечка, что выполнение вашего заказа стоит значительно дороже.

* * *

Больничный сквер был залит солнцем. Оно появилось внезапно,вынырнуло из мокрой бархатной тучи, ослепительное и холодное. Голые липы итополя от корней до верхушек, сугробы вдоль обочины главной аллеи, сама аллея —все покрылось прозрачной ледяной глазурью и хрустально сверкало под солнцем.Прежде чем вернуться в свой корпус, доктор Филиппова присела на лавочку,закурила, достала из кармана телефон и набрала номер следователя Соловьёва. Егомобильный был отключён. Домашний и рабочий она не помнила наизусть, а записнаякнижка лежала в кабинете, в сумке.

«Что это, интересно, ты так нервничаешь? Нельзя смешиватьделовые отношения с личными. Мало ли, что там у вас было двадцать лет назад? Выоба успели повзрослеть, постареть. Да или нет? Вы работали вместе совсемнедавно. Пытались вычислить и поймать чудовище, были заняты только этим, ноиногда, вечерами, когда случалось остаться вдвоём, оба деревенели, и любаяпауза в разговоре могла закончиться чёрт знает чем. Это счастье, что вы обатакие сдержанные, трезвые, разумные. У тебя муж, дети. Стыдно! Речь сейчасвообще не о тебе и не о Диме. Речь о девочке, которую нашли в лесу у шоссе, онеизвестном больном по прозвищу Карусельщик».

Сделав себе строгое внушение, Оля загасила сигарету,побежала к своему корпусу, лавируя между замёрзшими лужами.

Солнце спряталось. И сразу потемнело, пахнуло холодом,колючая крупа полетела в лицо, не дождь, не снег. Кто-то там, на небе,размалывал льдины в гигантской мельнице и нервно сыпал на землю горстями.

Из точки «В» в точку «А» нельзя провести никакой прямой.Они, эти точки, находятся в разных измерениях. Нельзя вернуться к себе,двадцатилетней, и сказать: «Опомнись, что ты делаешь? Ты потом никогда себеэтого не простишь».

Сформулируй, чего ты хочешь в данную минуту, и поступай сточностью до наоборот.

В ту далёкую минуту, двадцать лет назад, Оля хотелавернуться к Диме Соловьёву и больше никогда с ним не расставаться. Но онатвёрдо знала: ни за что нельзя поступать, как хочется. Человек в своихпоступках обязан следовать разуму и долгу, а не сиюминутным порывам.

Ледяная крупа неслась в лицо, ветер трепал полы халата.Навстречу шла медсестра Зинуля, гигантская женщина в пуховом платке на голове иказённой телогрейке поверх голубого медицинского костюма. Сто пятьдесят килооптимизма. Натуральный свежий румянец, ясные карие глаза. Ветер туго натягивалширокие бязевые штаны на внушительных Зинулиных ногах.

— Ольга Юрьевна, будете раздетая бегать по улице,простудитесь! — Голос у Зинули был высокий, чистый, девичий. По выходным онапела в церковном хоре.

— Ничего, Зинуля, это я закаляюсь.

— Ага! Закаляется она! Вон, синяя вся, бегите уж скорей вкорпус и чаю горячего выпейте, там, в шкафчике, печенье вкусное. — Сестрапоправила платок и затопала дальше, к воротам.

Оля правда продрогла и потом, уже оказавшись у себя вкабинете, долго не могла согреться. Чаю выпить не успела. Дурацкое было утро.Весь день будет такой, бестолковый, тревожный. Хотелось забиться в угол, побытьодной, опомниться, собраться с мыслями, позвонить наконец Диме. Но, как назло,её ни на минуту не оставляли в покое.

— Ольга Юрьевна, я не понимаю, всё-таки есть надежда, что онпоправится?

В её кабинете на диване сидела худая измотанная женщина летшестидесяти и смотрела на неё так, словно доктор Филиппова могла вытащить изящика волшебную палочку, помахать ею, и старый больной муж этой женщины станетмолодым и здоровым.

— Мы поддерживаем его лекарствами, пытаемся сделатьсостояние более стабильным, но вылечить вашего мужа нельзя.

— Я могу его забрать домой? — спросила женщина.

— Через неделю, не раньше.

— А что даст эта неделя? Сколько вообще осталось ему недель?Мы прожили вместе сорок лет. Он всегда был таким… — она прикусила губу, оченьсильно, так, что кожа побелела, — таким нормальным. И послушайте, он ведьпродолжает работать, ведёт переписку, с ним советуются, ему присылают статьи икниги на рецензии. Он большой учёный, с мировым именем. Если бы мы жили вдругой стране, он, конечно, лечился бы совсем в других условиях. Вот вы говорите— умирает мозг. Но ведь его интеллект в полном порядке. Он помнит тысячиформул, работает за компьютером, читает и пишет на трёх языках.

— Профессиональные знания и навыки уходят в последнююочередь, — сказала Оля.

— Ну вот! Значит, он может ещё работать!

— Работать — да. Жить без постоянного надзора, обслуживатьсебя в быту, выходить на улицу — нет.

— Не понимаю, — женщина зажмурилась и помотала головой, —почему? Он здесь у вас уже десять дней, и никаких улучшений. Он продолжаетговорить, что его каждую ночь живого закапывают в землю, что ему надоампутировать обе ноги, потому что они не слушаются. Он требует, чтобы я вернулагосударству все его награды, потому что он не заслужил их. Но при этом ужеуспел прочитать рукопись книги одного из своих аспирантов и написать абсолютнограмотный отзыв, прямо здесь, не имея под рукой ни компьютера, ни справочнойлитературы. Когда я передала аспиранту этот отзыв, он спросил, почему ВсеволодЕвгеньевич находится сейчас в психбольнице. Это нонсенс! Всеволод Евгеньевичсоображает значительно лучше, чем его молодые коллеги.

— Вы сами привезли его к нам, — напомнила Оля.

— Да. Но только на обследование. Я хотела убедиться, что сним все в порядке. А вы мне говорите, умирает мозг, и нет надежды.

— Вы прожили вместе сорок лет. У вас двое детей, троевнуков. Вы его любите. Он любит вас. Да, мозг умирает. Это необратимый процесс.Всеволод Евгеньевич постепенно превращается в младенца. В младенца, но не вовощ и не в мертвеца. Надеюсь, вы понимаете разницу? Он дышит, он тёплый, с нимможно говорить, его можно взять за руку, погладить, поцеловать. Именно сейчасон нуждается в вас больше, чем когда-либо, — быстро произнесла Оля.

Но женщина, кажется, не услышала её. Она поднялась и, ужеоткрыв дверь, повернулась к Оле.

— Умирает мозг… Необратимый процесс… Господи, почему вы,врачи, такие жестокие? Учтите, вы тоже станете старой. И о вас тоже кто-нибудьтак скажет.