Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Сосед Никонов продолжал своё унылое «не могу, не могу!». Новдруг тряхнул головой, облизнулся и деловито спросил:
— У тебя случайно сладенького нет?
— Нет.
— Так, товарищи, внимание! На сегодня у нас назначенозаседание комиссии по экстренной идеологии, явка обязательна, — прозвучал,перекрывая стоны, сопение, бормотание, высокий резкий голос.
У двери, возле умывальника, пожилой толстяк по фамилии Шпонсмотрел в зеркало и аккуратно раскладывал на лысине длинные жидкие пряди.Когда-то он работал в московском горкоме партии, заведовал каким-то отделом.Собственно, он и сейчас продолжал заведовать, но в другой реальности, в уютномвойлочном гнёздышке своего старческого маразма.
Шпону было хорошо. А Никонову плохо. Ночью он достал Маркарассказами о своей красавице Наташке, о том, как на неё смотрят все подрядмужики, молодые и старые, и даже показал фотографию. Бабёнка была сдобная,грудастая, со сладкой улыбкой и холодными наглыми глазами.
— У тебя случайно нет мобильного телефона? — спросил Никоновшёпотом. Он склонился к самому лицу, и Марк почувствовал, как кисло пахнет унего изо рта.
— Посмотри в тумбочке, — сказал он старику.
Шорох, стук, сопение. Никонов искал телефон. Тумбочка у нихбыла одна на двоих.
— Где? Ну где же? Ничего не понимаю! — бормотал Никонов,выкидывая на пол жалкое барахлишко.
— Что, не можешь найти? — сочувственно спросил Марк.
— Нету!
— Значит, спёрли.
— Да, наверное. И что теперь делать?
— Искать. Кто у вас тут главный вор?
— Я не знаю. Не понимаю. Не могу.
— Не можешь — отдыхай. Ты правда совсем больной. Забыл, чтомобильники здесь держать запрещено?
— Зачем же ты сказал, что у тебя есть?
— Пошутил. А ты поверил. Получилось смешно. Кстати, зачемтебе телефон?
— Я должен срочно позвонить жене. Мы давно не виделись. Онаволнуется.
— Так уж и волнуется? Может, наоборот, рада?
— Что? Что ты сказал? — старик взвизгнул и вскочил. На егогубах запеклась корочка, глаза выкатились из орбит, подёрнулись влагой.
— Она завела себе другого мужика, здорового, крепкого. А ты,старый пердун, на фиг ей не нужен. Она тебя, печальную макаку, нарочно сюдасбагрила, ты здесь быстрей помрёшь, ей квартира достанется, — сказал Маркдостаточно громко, чтобы его услышал старик, и достаточно тихо, чтобы никтодругой в палате не услышал.
Через пять минут рыдающего, трясущегося Никонова уволоклисанитары. Палата ничего не заметила, её население, шаркая, ворча, перетекало вкоридор, бродить, ждать посетителей, смотреть телевизор.
Плоская деревянная шкатулка размером не больше школьнойтетради, изнутри оклеенная чёрной бархатной бумагой, хранилась в тайнике наантресолях. Там, в конвертах из папиросной бумаги, лежали пряди волос.Золотистая, похожая на лепестки жёлтой хризантемы. Рядом с ней пара серебряныхсерёжек с аметистами. Рыжая, как язычок пламени. Золотое колечко с тёмнымкрошечным рубином. Пепельно-русая, короткая и жёсткая. Серебряная цепочка скрестиком.
Странник сел на пол, стал бережно перебирать и рассматриватьсвои сокровища. На лице его застыла отрешённая, почти идиотическая улыбка,глаза затянулись матовой плёнкой.
Просидев так минут двадцать, он дёрнулся, как будто егоударило током. Осторожно сложил в шкатулку свои трофеи, в том числе новые,мягкую каштановую косичку и медальон. Встал, подошёл к шкафу, достал небольшойэлегантный портфель, погладил мягкую чёрную кожу, щёлкнул замочком и убрал впортфель шкатулку. Потом закрыл антресоли, сложил стремянку.
— Хороший мальчик. Умница, — шелестел в тишине ласковый шёпот,— теперь успокойся и поешь. Ты ничего не ел целые сутки. Ты голоден. Ты получилсвежую порцию космической энергии. Но пищу телесную это не заменяет. Тызаслужил вкусный обед. Ты заслужил. Ты хороший мальчик.
Странник правда проголодался. Пока оттаивали в микроволновкекуриные крылышки, он занялся уборкой. Отнёс стремянку в туалет. Перемыл посуду,протёр плиту, подмёл пол. Обычно он занимался уборкой под музыку. Лучше всегоМоцарт или Вагнер. Но сейчас нужна была тишина.
— Ты освободил ещё одного ангела. Осознаешь ли ты своёвеличие? Достоин ли ты своего уникального дара, своей великой миссии?
Ему хотелось ответить, вступить в диалог, но он пока нерешался. Он боялся, что скажет что-нибудь не то, и продолжал молча наводитьчистоту, при этом наблюдая за собой со стороны. Крепкий мужчина в спортивномтрикотажном костюме, в тёплых тапочках. Лицо хмурое, напряжённое. Веник вправой руке, совок в левой. Руки сильные, красивые. Движения чёткие.
— Ты всё сделал правильно. Но этого мало, мало. Ни на минутуты не должен забывать о своей священной миссии.
Он уронил веник и совок, медленно опустился на пол, сжалвиски.
— Я знаю, как больно тебе, как трудно, но кто же, если неты? Хочешь сказать, тебе их жалко?
— Да. Жалко, страшно. Жалко тех, кого не могу спасти.Страшно, что я один, а их много, и надо возвращаться в их мир, жить по ихзаконам.
— Ты не живёшь по их законам. Ты разведчик в тылу врага.
Он сглотнул горький комок, шмыгнул носом. Слезы подступали кглазам, ему было стыдно, что он такой сентиментальный. Микроволновка звякнула ивыключилась. Он не заметил, не услышал. Шёпот заполнил собой все пространствокухни, и в голове у него ничего не было, кроме этого шёпота.
— Они жертвы Апокалипсиса. Они дети. Ты спасаешь детей. Какв твоей любимой книжке «Над пропастью во ржи» Сэлинджера, помнишь? Ты один, имного маленьких детей, играющих над бездной. Ты ловишь их, чтобы они не падали.Ты не должен останавливаться. Гоминиды повсюду, ты чувствуешь в воздухе смрадих ядовитого дыхания, на дверных ручках в общественных местах остаётся пот ихпохоти. Они питаются гибелью детей, обращая их в себе подобных. На генетическомуровне. Юные новообращённые самцы и самки гоминидов отличаются особенной,дьявольской привлекательностью, они вульгарны и порочны. Они чудовищносексуальны. Ты знаешь, что все зло от похоти. Первые люди, совершивгрехопадение, добровольно уподобились зверям. Это был их выбор. Совокупление,похоть они предпочли райскому блаженству. Они покинули мир света ради вечнойночи. И звери обрели власть над ними. Совокупляясь, люди становятся гоминидами.Ты — разведчик, ты — агент света в мире тьмы, ты — посланник чистоты в мирегрязи, ты — Странник, твой дом далеко отсюда.