молодые люди поднялись по внутренней лестнице в свое помещение, Елена Артуровна не возвратилась в свою спальную, а постучала в кабинет Павла Ильича. Дверь отворила Софья Артуровна; потом она снова ее закрыла, впустив сестру и оставив коридор во мраке.

XXII

На следующее утро, выйдя в сад, Катенька первою увидела тетю Софи.

– Поговорю прямо с нею, – мелькнуло в голове у Екатерины Павловны. – Она признается, если есть в чем признаться.

Катенька сама точно не знала, каких признаний ждала она от Софьи Артуровны; просто она реже видала эту тетушку и не так отчетливо могла предвидеть себе все ее слова, как бывало это с тетей Нелли, но вместе с тем она была уверена, что и Софью Артуровну связывает какая-то тайна.

Софья Артуровна сидела на скамье в белом платье и в соломенной шляпе с большими полями, бросавшими тень на ее бледное, несколько припухшее лицо и опущенные веки. Катенька. села около тетки и начала очень мягко:

– Вы очень утомлены, тетя Софи. Вы плохо спите по ночам, вероятно. У нас в доме все плохо спят последнее время…

– Я сплю спокойно. А если кажусь бледной, то это от солнца… – ответила Софья Артуровна, не меняя позы.

– Вчера вы так долго не ложились, а сегодня – уже встали!

Софья Артуровна быстро и испуганно взглянула на собеседницу и снова опустила глаза, ничего не ответив.

– Вы вчера долго говорили с папой, и это вас взволновало, – продолжала Катенька.

– Откуда вы это знаете?

– Я знаю.

После неподвижности Софьи Артуровны тем заметнее было необычайное волнение, которое ею овладело. Она схватила обеими руками Катенькину руку и приблизила лицо к ее лицу, широко раскрыв глаза:

– Я вам клянусь, что это почти в первый раз я говорила с вашим отцом и что в нашем разговоре не было ничего предосудительного.

– Я в этом уверена! – ответила Катенька суховато.

А тетя Софи продолжала еще более взволнованно:

– Вы можете думать что-нибудь дурное, вам может казаться, что я и сестра как-то втерлись в ваше семейство, имеем слишком большое влияние и злоупотребляем им. Но, поверьте, это не так. Моя сестра Елена – она святая женщина, вы это знаете. Я ее слушаюсь не только как старшую сестру, но как покойную мать, потому что она знает лучше нас всех то, что необходимо знать, необходимо!.. Вы, может быть, думаете, что ваш отец слишком любит меня?

И голос Софьи Артуровны перервался, как будто она страшилась Катенькиного ответа.

– Я об этом ничего не знаю… И потом, отец может любить кого ему угодно. Кто тут может быть судьею? Он человек добрый и в сущности христианин; я думаю, он любит всех.

– Ах Катенька, вы все не про то, не про то! Я очень виновата пред вами, конечно, но я говорила не о христианской любви.

– А о какой же? Что же, вы думаете, что отец влюблен в вас?

Видя, что Софья Артуровна замолкла, припав к ее плечу, Катенька снова спросила:

– Давно он вас любит?

– Не спрашивайте об этом, не мучьте меня! – бормотала Софья Артуровна, густо краснея.

– Я не помешаю вашим совещаниям? – раздался громкий голос Елены Артуровны, незаметно подошедшей к сидевшим. Софья Артуровна слегка вскрикнула и, бросившись на шею сестре, прошептала:

– Милая Нелли, ей все известно!

– Что же ей известно?

– Тетя Софи мне призналась, что папа ее любит! – сказала Катенька с спокойным вызовом.

– Бедное, бедное дитя! Она совсем лишилась рассудка! – сказала Елена Артуровна и тихо добавила Екатерине Павловне: – Милая Катя, я тебя умоляю, дождись меня здесь. Я только провожу несчастную Софи домой, вернусь и все объясню!

Катенька будто не соображала всей важности того, в чем призналась Софья Артуровна. Она будто застыла и с простым любопытством только ждала, как все это может объяснить тетя Нелли. Когда последняя вернулась, Катенька продолжала сидеть на той же скамейке.

– Ты была, естественно, удивлена тем, что тебе говорила эта несчастная, – заговорила Елена Артуровна. – Но я тебе должна открыть, что на Софи иногда находит затмение, нечто вроде сумасшествия, когда ей кажется, что все в нее влюблены. Это, конечно, простая случайность, что она назвала Павла Ильича, а не первого из знакомых мужчин, хотя бы Сережу, Вейса или того же Зотова. Мы тщательно скрывали эти ее состояния, но сегодня не досмотрели, – и вот ты вся в волнении…

– Она говорила искренно и с большим чувством, – промолвила Катенька задумчиво.

– Но она искренно и верит тому, что выдумывает ее больной мозг.

Екатерина Павловна недоверчиво покачала головой, а Елена Артуровна продолжала настойчиво и убедительно:

– Ты стала какая-то странная, Катя! Почему ты больше веришь сумасбродным словам душевнобольной, нежели мне, которая никогда не обманывала твоего доверия? Наконец, ты можешь спросить у отца.

– Я это и сделаю! – ответила Катенька и поднялась со скамейки.

XXIII

Павел Ильич несколько удивился, когда в его комнату легкою стопою вошла дочь его Катенька и, севши в кожаное кресло по другую сторону стола, сказала весело, но значительно:

– Я как-то давно не видела тебя, папа; можно подумать, что мы с тобою разошлись, или в ссоре, но ведь это не так, не правда ли? Мы все-таки с тобою большие друзья, как и прежде.

Яркое солнце падало на лицо Павла Ильича, сидевшего напротив Катеньки, и она рассматривала, будто в первый раз видела, его пожелтевшие впалые щеки, мелкие морщины около глаз и не замечаемую ею прежде седину в висках. Ей казалось, что за эти полгода он постарел лет на пять; его глаза смотрели устало и выцвели, будто долгое время смотрели лишь на блистающий снег, губы опустились с выражением недовольного удивления. Разве мог этот человек начать новую жизнь, хотя бы новую страницу своей жизни? Нет, самое большее, он мог тихо и свято перечитывать прочтенные главы. Она так занялась разглядыванием своего отца, что почти забыла, зачем пришла. Ее внимательность не ускользнула от взора Павла Ильича…

– Что ты на меня так смотришь, Катенька? – сказал он. – Мы теперь действительно реже бываем вдвоем. Но это, конечно, нисколько не меняет наших отношений. Я по-прежнему тебя люблю и очень рад, что ты вздумала зайти ко мне.

Говоря, он все время постукивал рукою по столу, и то, что рука его была маленькая, худая, желтая, что она так почти автоматично стукала по выгоревшему зеленому сукну письменного стола, казалось Катеньке особенно трогательным. Ей казалось почти невозможным спросить у отца, что у него происходит с Софьей Артуровной, какие разговоры они ведут по ночам и какое значение во всем этом имеет