А потом, спустя два года, случилась катастрофа. Маша забеременела. Когда Лазарев узнал, то едва не поседел. Перед глазами яркими страшными картинками замелькали старые воспоминания. Он-то думал, что они забылись, пропали, как страшный сон, но они поперли из подсознания, точно убийственный коллоидный газ из подвалов. Эти переживания довели его до такого отчаяния, что он стал уговаривать Машку сделать аборт. Жена смотрела на него с непониманием.

– Я люблю этих детей, – ответила она. – Зачем ты так, Дима?

– Детей? – поразился Дмитрий.

– Да, их двое будет, мальчик и девочка. – Маша счастливо улыбнулась. – Все хорошо, поверь.

Лазарев озадаченно смолк, переваривая информацию: «Срок-то маленький совсем, внешне даже еще не видно, что Маша беременна, – думал он. – Откуда она узнала про двойню? – Ответ, приходящий ему на ум, пугал. – Нет, Машка не излечилась на самом деле. Ее тихое безумие временно ушло куда-то в глубину души. И вот теперь опять проявилось». Лазарев и сам снова погрузился в непонятное, какое-то потерянное состояние. Он не знал, что делать. Оставалось только ждать. Несмотря на панику, где-то внутри него все равно жила надежда, что ничего страшного не случится, что у Сашки появятся брат с сестрой и они останутся той же счастливой семьей, какой были до новостей о беременности Маши.

Проходило время. Врачи, ведущие Машу, подтвердили, что будет двойня. Она ходила последние недели, сияя от счастья. А Дмитрия по десять раз на дню кидало в холодный пот. И он лишь выдавливал из себя улыбку, чтобы показать жене, что радуется предстоящему событию.

В приемной родильного отделения было пусто. Громко тикали настенные часы. Дмитрий бросил на них уже, наверное, сотый взгляд, когда из операционной послышались быстрые шаги. Дверь распахнулась. В боковой кабинет пробежали две медсестры, прижимая к лицам платки. Дмитрий уловил запах нашатыря.

«Вот оно», – подумал он почему-то совершенно равнодушно.

В коридоре вновь послышались шаги. Перед ним остановился акушер. Южный загар будто исчез с его смуглых щек. В руке у врача Дмитрий так же увидел судорожно сжатый пальцами флакончик нашатыря.

– Дмитрий Владимирович… – дрожащим голосом начал акушер и не нашел слов.

– Мы побывали в Зоне, – устало объяснил Лазарев. – Порой у людей, которые там побывали, рождаются мутанты. Вы слышали о таком?

Дмитрий самому себе подивился – насколько он спокойно и холодно произнес все это.

– Вы знали? – с ужасом и почему-то шепотом произнес акушер. – Но что же теперь делать-то?

– Маша хотела этих детей. Она без них совсем сойдет с ума, – произнес Лазарев. – Они… живы?

– Живы, – выдавил из себя доктор. – Но это же не люди. Щенки какие-то! – И тут же поправился: – Простите, простите меня, ради бога!

– Покажите.

– Пойдемте. – Акушер, уже не скрываясь, нюхнул из флакончика. – Я, честно говоря, не знаю, что делать. Наши все разбежались…

Они зашли в родильное отделение. Перед ними открылась странная картина. Машка в наброшенном на нее больничном одеянии стояла у раковины и обмывала водой новорожденных. Два лохматых комка с темной шерстью, лапами и острыми ушами.

– И правда щенки. Нет, котята какие-то, – прошептал Лазарев отрешенно.

Акушер покосился на него, сунул под нос нашатырь. Маша между тем обернулась к ним.

– Дима, все прошло отлично, – сказала она, улыбаясь. – А ты боялся. Только врачи что-то все куда-то делись.

Доктор, справившись с шоком, взвесил новорожденных, помог Маше запеленать их. Хотя глаза его все это время были круглыми от изумления.

– Хотите, я вас домой отвезу на служебной машине? – шепнул акушер. – Чтобы никто не видел.

– Боюсь, что нам, скорее, в аэропорт надо, чем домой, – произнес Лазарев. – Лучше вернуться туда, где к такому люди привычны.

– Я довезу. У меня дежурство закончилось, есть свободное время. И не благодарите.

– Все равно спасибо.

Поздним вечером они приехали с Машей в квартиру. Сашка уже давно спал. Дмитрий растолкал сына, стал собирать вещи.

– Дима, почему мы уезжаем? – спросила Маша.

– Меня на старую работу вызвали, родная, не могут без меня в Институте.

– Ну, надо так надо.

Она принялась помогать запаковывать вещи. Сашка, сонный, со всклокоченными волосами, с изумлением уставился на два свертка.

– Что это? – спросил он.

– Твои брат и сестра, разве не видишь? – сказала Маша чуть раздраженно. – Вот они мне совсем не доставили хлопот.

Мальчик посмотрел на мать в полнейшем изумлении, перевел непонимающий взгляд на отца, а потом, зарыдав, убежал в ванную и закрылся там. Никакие уговоры не помогали заставить его выйти оттуда. Дмитрию в итоге пришлось выломать дверь. Он выволок Сашку на улицу, где в машине уже лежали сложенные чемоданы и сидела Маша с «детьми», и, крепко обняв плачущего сына, уселся спереди рядом с акушером.

В аэропорту они проторчали три часа, прежде чем Лазареву наконец удалось купить билеты на ближайший рейс до Москвы. В Шереметьево он взял такси, проигнорировав заломленную шофером сумму. Ученому хотелось добраться побыстрее до Герцена. Любой ценой. Туда, где никто никаких вопросов задавать не будет.

И все же разговоры были. Не так много, к счастью, поскольку Лазарева все уважали и жалели. Когда он вернулся, выяснилось, что Николай Петрович оставил свою должность, уехав в Москву на повышение. А директором Рузского филиала Института стал Боровой. Новый директор принял Лазарева вроде как и с радостью, но, с другой стороны, несколько настороженно.

– Видите ли, дорогой мой Дмитрий Владимирович, – говорил Максим Денисович. – Команду я новую набрал, не могу людей с их мест сгонять. Тем более что вы так внезапно вернулись. Вот если бы на пару месяцев раньше…

– Мне пока на любую свободную должность в Институте и квартиру бы, любую, – сказал усталым голосом Лазарев. – Больше мне ничего не надо.

– Это я вам обеспечу. И будем считать, что мы в расчете.

– В смысле? – не понял Дмитрий.

– Ну как же, слышал, что это вы похлопотали о моем назначении? Это так?

– Так. Что вас удивляет?

– Не ожидал от вас, честно говоря.

– Вы являлись отличным сотрудником, перспективным ученым. Считаю, что я правильный выбор сделал.

– Спасибо. Но… вы же не претендуете на …?

Боровой кивнул на директорское кресло. Дмитрий наконец понял. Директор боялся за свое место. Боялся, что, раз Лазарев вернулся, один звонок Николаю Петровичу – и произойдет рокировка.

– Я же вам сказал. Мне сейчас нужна любая работа в Институте. У меня семейные проблемы, Максим Денисович, мне не до карьеры. Буду признателен, если работа эта, по возможности, будет хорошо оплачиваться, чтобы я потянул прибавление в семействе…