В гости пришла Танюшка с полуторагодовалым Никиткой. Пацан прикольный у нее — белобрысый, сероглазый, забавный. И уже разговорчивый. Рано начал говорить и выводы какие-то по-детски оригинальные уже делает. В прошлый Танюшкин визит ко мне, помимо подруги с сынишкой, пришла в гости еще и коллега с работы. Надюшке вот-вот рожать, а Таня погладила ее по животику и говорит:

— Никита, смотри какое у тети пузо большое. Там ляля живет.

Никита посмотрел на тетин животик, нахмурил светлые бровки, угукнул типа понял и убежал играть с Денисом. А вечером Танюха звонит, смеется. Говорит, Никита к отцу подошел, погладил его по пивному животу и выдал:

— Папа, пузо, там ляля.

Лежали все.

Сейчас оставили Никитку с Денисом в детской играть в машинки, а сами прошли на кухню.

Таня принесла красивую ткань для летнего костюма, модель мы с ней уже выбрали, мерки сняли и теперь решили чай попить да поболтать, а я между делом и плов на ужин приготовить.

Паша нарисовался. Веселый, обаятельный, довольный жизнью. Как ни в чем не бывало закружил на кухне, помогать вызвался. С Танюшкой разговаривают, смеются. Обсуждают общих знакомых, делятся новостями, шутят друг над другом. Я смотрю на мужа глазами постороннего человека и вижу, какой он красивый. Широкие плечи, крепкие мускулистые руки, торс без намека на жирок, длинные ноги. Раньше я текла от одного только его вида, сейчас же ничего не екает ни в груди, ни в животе. Сосед. Просто сосед. Рисуется перед гостьей.

Муж и Танюшка пытаются привлечь меня к разговору, спрашивают что-то. Я не встреваю в их беседу и отвечаю односложно. Чищу морковь и лук, пока муж мясо режет, в казан складывает. Идеальная семья со стороны кажется. И нет как будто его выкидонов, пьянок, вранья.

Почистила овощи и потянулась в шкафчик за чашкой, чтобы рис в ней промыть. Паша подхватил меня за талию, притянул к себе, целоваться полез. В том месте, где пальцами коснулся, через ткань в кожу будто сотни иголок воткнулись. Дернулась как от ожога. Увернулась молча, глазами только зыркнула на него — красноречиво послала подальше, чтобы не трогал. Противны прикосновения его, раздражает смех и беззаботность. Отвернулась от него, рис насыпала, воды налила. Промываю крупу над раковиной и чувствую, как муж черным взглядом меня прожигает — не понравилось, что я не подыграла ему, но при Тане ничего говорить не стал. А тут еще телефон его с коридора звонить начал. Не иначе как на поблядушки снова вызывают. Паша быстренько мясо дорезал, руки помыл, подмигнул Танюшке и со словами «ужинать не буду» ушел. Значит, сегодня его можно не ждать.

Дверь хлопнула, а меня наконец-то отпустило. Напряжена была в присутствии мужа, не заметила даже сразу. А теперь хоть дышать нормально начала.

— Рассказывай, — потребовала Таня. Все равно заметила подруга, что у нас в семье разлад. Плохо мы с мужем шифровались.

— Да нечего рассказывать. Сама же видела.

— Видела, только не понимаю, что у вас происходит. Поссорились?

Я хмыкаю.

— Ну да, поссорились.

Говорю ровным голосом, а сама достаю стакан и беру с полки бутылек Валосердина.

— Будешь? — Танюшка молчит, хмуро наблюдая за моими манипуляциями, а я капаю в стакан капельки, усмиряя дрожь в пальцах и привычно отсчитывая нужное количество лекарства. — А я буду. Нервы ни к черту и сердце пошаливает.

Закрываю емкость, быстро выпиваю противную жидкость, чувствуя, как она неприятно растекается по стенкам горла. Запиваю водой, чтобы перебить мерзкий вкус и послевкусие.

— Третий бутылек за последние три месяца, — усмехаюсь, прибирая его на место, прикидывая, на сколько дней там осталось капелек. Думаю, что надо другое успокоительное купить, посильнее.

— Я ничего не понимаю. Вы же любите друг друга… — растерянно бормочет подруга. От хорошего настроения, полученного после общения с моим мужем, ничего не осталось.

— Любили, — равнодушным тоном поправила Таню. — Разлюбили. Прошла любовь, завяли помидоры, остался один пиздец.

С каждым моим следующим словом глаза подруги округляются. Она как будто сомневается в моей адекватности или ждет, что я признаюсь, что пошутила.

— Ты так спокойно об этом говоришь. И Паша ведет себя… обычно.

— Не все то золото, что блестит — слышала такое? Вот это как раз о нем… Ни забот, ни проблем. Подумаешь, загулял. Бабу завел. Потом другую, третью. Во вкус вошел.

Таня смотрит на меня широко открытыми глазами и не верит ни единому слову. Наверное, это из-за того, что я так спокойно об этом говорю. А я просто устала. Перегорела, приняла и живу теперь одним днем. При муже без мужа.

— Шутишь… — почти шепчет Танюха. — Он же тебя так любил… такой заботливый всегда был, внимательный. Даже сегодня…

— Вот каким хорошим был, таким отмороженным и стал. Прям как в кино, — хмыкаю.

— Как ты это терпишь? Тем более зная, что он тебе изменил, изменяет… — в голосе подруги сочувствие, шок, непонимание.

И я срываюсь.

— А что мне делать, Тань? Уйти некуда, уехать тем более. Ну, снимала я квартиру за копейки какое-то время, больше такого варианта нет. Кредиты у нас. На мне, на нем. Мама, как отец умер, дом продала, однушку купила, остатки денег между детьми поделила. Там копейки. Я с этих денег часть кредита погасила. Не к ней же мне уходить, еще и с сыном. А тут у Дениса своя комната. Ну, куда мне? А с Пашей живем как соседи, только и всего. Он бухает, развлекается, дома почти не ночует… Ко мне не лезет и то хорошо.

— Поверить не могу! Он же так любил тебя… А ты его… — говорит подруга медленно, переваривая услышанное. — Я бы так не смогла. Мой тоже чудит, конечно, но я сразу сказала — слухам не поверю, бегать искать не буду, но застукаю с бабой — сама вещи соберу и не прощу никогда, как бы сильно не любила. Гордая.

— А я вот не гордая, — вскидываю взгляд на подругу. — Я бегала, искала его, заставала со шлюхами. Дралась с ним и его бабами. С синяками ходила. За любовь свою боролась, понимаешь, за семью.