уже был светло-серый костюм и синий с алой искрой галстук.

Пришлось и мне переодеться. Правда, надевать пиджак я не стал. Ограничился выходными брюками, рубашкой и галстуком. А когда я опять появился на кухне, стол поражал красотой сервировки и обилием яств. Уж не знаю, сама ли Юрьева поделилась своими запасами или моя внезапная кузина вытащила их из ее холодильника без спросу, но к купленным мною в гастрономе докторской колбасе, сыру и селедке добавилась жареная курятина, салат оливье, отварная картошечка и маринованные грузди в только что порезанных кольцах лука.

Телепнев от себя добавил свою изысканную наливочку и баночку красной икры. В общем, пир вышел на славу. Я вкратце рассказал своим сотрапезникам об изменениях, произошедших в моей жизни, и своих планах. Они меня искренне поздравили. Марианна Максимовна поделилась впечатлениями о моих стихах, которые уже успела прочесть в сборничке, а Наденька, не желая отставать от нее в литературных познаниях, поведала, что, ожидая Тёму, прочитала не только его — мои, то есть — стихи, но и очень смешной и в то же время грустный рассказ.

По своему немалому писательскому и жизненному опыту я хорошо знал, что похвала близких немногого стоит, когда речь идет литературных произведениях, ведь они — самые предвзятые читатели. Но мне все равно было приятно. Давненько я не слышал теплых слов о своем творчестве. Давненько отгремела моя слава. В конце концов, и соседка, и моя кузина — те самые простые читатели, ради которых только и стоит браться за перо.

Сколько же я сил потратил, во времена моей первой жизни, на то, чтобы угодить высоколобым критикам, снобам-литераторам! А они на меня все равно свысока смотрели по первости. Да ладно бы только — критикам, но интеллигенции, которая искала в моих книжках фигу в кармане и впадала в ярость, если не находила. А если находила, начинала превозносить до небес, тем самым портя мои отношения с идеологическими органами. Но это путь в никуда — теперь я понимал, что настоящий ценитель литературы — это обычный читатель, а не «комитет по выдаче литературных премий» и прочие «нобелевские» сборища.

Ладно, зачем об этом думать сейчас? А Наденька-то оказалась милой девушкой… И рассказик мой ей понравился… Может, сказать кузине, пусть остается?.. Ну чего ей в общагу тащиться через весь промороженный февральской стужей город?.. Переночует, а утречком в свою академию и поедет… Только переночует, на диванчике, а себе я на кухне раскладушку поставлю. И ни-ни… Мы все ж таки родственники, пусть и не кровные.

А вечер между тем продолжался. Савелий Викторович принес гитару, что делал нечасто, и, пока дамы резали торт и разливали чай, спел «Было так, я любил и страдал…» и «В далеком созвездии Тау Кита…» Владимира Высоцкого.

И я вспомнил, что видеть на сцене и в кино Владимира Семеновича мне приходилось, а вот в жизни — не довелось, но ведь сейчас, в 1975 году, он еще жив, а значит, у меня есть шанс… Эх, было бы здорово… Признаться, я никогда особенно не лез к знаменитостям, даже когда сам был знаменит, а ведь зря!

Не тщеславия ради, а для того, чтобы приобщиться к чему-то такому, что возвышается над будничной суетой, как горы над равнинами. Мне всегда претило хвастовство некоторых моих знакомых, которые любили рассказывать, как они пили с тем-то и с тем-то, а у того вот бабу увели, а у энтого — выгодный заказ… Дурачье!.. Бездарь — он все равно останется бездарью, даже если ему удалось раздавить пузырек с великим поэтом или попользоваться женскими прелестями после великого актера, и уж тем более — разок лишить великого художника возможности заработать на очередной халтуре…

Я по-прежнему не собираюсь набиваться в друзья к знаменитостям, но если повезет пообщаться, попробую понять, что именно делает их великими?

К счастью, у меня есть уникальное знание будущего, а это величайшее сокровище, если пользоваться им рачительно. Вмешиваться в чьи-то жизни или вообще в ход событий я не собираюсь. Как знать, что из-за вмешательства в исторический процесс не станет еще хуже?

Где-то я прочел мудрую мысль — у отдельных людей судьбы могут складываться по-разному, но человечество всегда идет по некому среднему пути, между самым хорошим вариантом развития и самым плохим. Идеальное общество никогда построено не будет, но и абсолютно бесчеловечное — тоже. Как ни странно, и первому и второму, препятствует стремление людей к покою, достатку и личному счастью. Вот так вот. Можно смеяться над мещанством, но выходит, что именно тепло, уют и пресловутый «дом — полная чаша» — это гарант стабильности общества. И в число этих радостей, кстати говоря, входит развлекательная литература, которой в Союзе частенько не хватало. И оный пробел я намерен восполнить. Прибавить стабильности через комфорт.

— Хочу танцевать! — заявила вдруг кузина.

— Хорошая мысль! — неожиданно поддержала ее Юрьева. — Тёма, у вас же есть магнитофон.

Я с охотой поднялся и сходил за своим катушечником. У меня было несколько пленок с танцевальной музыкой, но так как катушки подписаны не были — в первой молодости я, видимо, помнил и так, что на чем — пришлось ставить наугад.

«У моря, у синего моря, со мною ты, рядом со мною, и солнце светит, и для нас с тобой целый день поет прибой…» — донеслось из динамиков. Надя вытащила меня из-за стола, а Марианна Максимовна — Телепнева. И мы принялись дружно отплясывать.

Это был очень приятный момент. Честно говоря, я и не помню, чтобы мои соседи когда-нибудь танцевали. Возможно, во времена прошлой жизни я просто не замечал этого. Покуда мои родители были живы, я был занят своим юношескими проблемами, и мне не было до взрослых никакого дела, а когда я повзрослел и остался один, мы с соседями уже редко собирались за одним столом. Да и тогда обходились без танцев. Выходит, вольно или невольно, я уже внес изменения в жизнь этих чужих и тем не менее — близких мне людей?

Правда, в данном случае — не я, а внезапно появившаяся в доме моя дальняя родственница… А ведь я в самом деле не помню, появлялась ли эта Надя в прошлый раз?.. Образ милой скромницы, который сложился у меня в первую минуту, тем временем рассыпался. И у плиты она вела себя, как хозяйка, и сейчас, не стесняясь, строит мне глазки… Уж не нацелилась ли она на мою холостяцкую свободу? Нет, девочка, не старайся!