взглядом. Линка про себя молилась. Старик подумал, пошамкал ртом и направился за ключами — отпирать церковь.

В нижнем храме было холодно, воздух — неуютный, сырой, пропахший плесенью. Несколько свечек одиноко засветились в пустынном помещении, от дыхания курился пар. Отец Василий попросил посетителей оставить оружие вне церкви. Те, поколебавшись, выполнили требование. Батюшка надел очки и стал читать требник дребезжащим старческим голосом. Алексей волновался и исподволь поглядывал на Марью Сергеевну. Та держалась спокойно и, нащупав в сумраке его руку, слегка стиснула. Беринг не мог поверить происходящему и сдерживал в горле подступавшие слезы. Лина сосредоточенно шевелила губами. Митяй время от времени не к месту, но набожно крестился. Сергей посерьезнел и слушал внимательно.

После венчания отец Василий сказал молодым небольшое напутственное слово и, растроганный, по-старчески сентиментальный, вдруг заплакал. Алексей стоял растерянно — ему хотелось сказать: «Это все?» Мария Сергеевна прониклась торжественностью момента и преданно посмотрела на мужа, как бы спрашивая: «Ну, ты доволен?» Линка — радовалась, как дитя, улыбался Митяй, Сергей похлопал Алексея по плечу: «Поздравляю!». Беринг, подавив судорожную гримасу, церемонно поздравил.

По тропинке возвращались на позиции — бойцы с удивлением встречали утреннюю группу, появившуюся от кладбищенских ворот, возглавляемую товарищем Михалёвой под руку с Алексеем.

Глава 23

Вопреки ожиданиям, белые развили наступление на их позиции только к полудню, но зато уже хлынули мощно, слаженно, уверенно — и почти сразу прорвали оборону красных. Отбиваясь, те в беспорядке отступали до самого N-ска, где закрепились благодаря множественным линиям обороны и превосходным укреплениям фабричных. Зная, что пощады ждать не приходится, те бились за свой город с небывалым ожесточением. Наступление белых захлебнулось.

Оборону держали два дня, предприняли контратаку — завязли, отступили, но боевой дух бойцов несколько укрепился. Наступило короткое затишье: белые собирались с силами, подтягивали части. Пользуясь передышкой, Алексей повел Марью Сергеевну к отцу Серафиму — показаться в новом качестве и поделиться своей радостью, но заветный флигелек оказался пустым и разоренным.

Растревоженный Алексей обратился к соседям. Плачущая Степанида — уборщица храма, живущая неподалеку, — поведала молодоженам, что священник попал под горячую руку уезжавшим чекистам, с небывалой злобой расправлявшимся перед отъездом со всеми «ненадежными для советской власти элементами». Потрясенный Алексей пристально посмотрел на комиссара — та отвела глаза, почувствовав себя почему-то виноватой. Спросили, где матушка, Линка. Оказалось, их приютила семья прихожан — тут, неподалеку: возвращаться домой они пока боялись.

Молча пошли к Полянским, постучались. Полянские захлебнулись от слез при упоминании о расстрелянном пастыре, горестно причитая «сироты мы теперь, сироты». Спросили о матушке — ее дома не оказалось. Пошли с Линой на свежую батюшкину могилу. Там, обнявши крест, шептала в нагретое дерево, обращаясь к мужу, матушка Ирина. Линка, не обращая внимания на влажную глину, встала рядом на колени, теребя косу. Молодожены предложили Лине ехать с ними, но та отказалась, кивнув на матушку Ирину:

— На кого я ее теперь оставлю…

Понимая, что они прощаются, вероятно, навсегда, обнялись, расцеловались. Мария Сергеевна передала Линке листок с питерским адресом:

— Кончится война — обязательно приезжай.

Алексей, с распухшими от слез веками, последний раз похлопал девочку по плечу, перекрестился на батюшкин холмик и взял жену за руку. Они повернулись, чтобы уйти с кладбища.

— Постойте! — крикнула вослед Линка. — Отец Серафим перед расстрелом благословил меня и вам благословение передал, а еще… он просил передать…

— Ну? Что, Лина?

— Он просил передать, чтобы ты, Алексей, прекратил проливать братскую кровь. — При этих словах Алексей многозначительно посмотрел на комиссара. А Марии Сергеевне завещал передать, что… «любовь все покрывает».

— Все?

— Вроде все.

— Спасибо, Капитолина. Прощай, друг, спасай тебя Бог.

Глава 24

В последнюю ночь перед решающим сражением Мария Сергеевна отчаянно цеплялась за Алексея — брала его лицо в ладони и говорила, что желала бы «запечатлеть навсегда» его образ. Тогда Алексей, покопавшись в вещах, обнаружил свою давнюю флотскую фотографию: лихой кудрявый матрос в бескозырке. Конечно, это было совсем не то, что имела в виду Мария Сергеевна, но она бережно убрала карточку в нагрудный карман — с партбилетом. Молодожены долго не могли расцепить рук, но было пора идти.

Дивизия Артепьева и местные ополченцы отчаянно сопротивлялись утроенным силам противника, но регулярные части Красной армии справа и слева от них неумолимо и панически откатывались — увы, слишком быстро… По меткому народному выражению, «драпали». Морской батальон бился за каждую улицу, каждый дом, но участь его была решена. Оставшихся бойцов взяли в плен — их ждал показательный расстрел. Там, к своему ужасу, Алексей снова увидел жену. Они обнялись — и так молча стояли, пока их не вывели из барака на улицу.

* * *

— В случае, если комиссар сию секунду не объявится, сегодня же вы все будете расстреляны! — объявил есаул.

Братва напряженно молчала. Комиссар с чувством пожала руку Алексею, прощаясь, и хладнокровно двинулась было вперед.

— Стой здесь и молчи, — тут же шепнул ей Алексей и добавил тоном, не допускающим возражения: — Меня теперь слушайся!

И, не отвечая на ее встревоженный взгляд, он уверенно провозгласил:

— Чего надрываешься! Ну я — комиссар! — и шагнул вперед.

Десятки глаз воззрились на него, но ни один из матросов не издал ни звука. Комиссар побледнела и рванулась следом, но Беринг крепко удержал ее за рукав.

Есаул оценивающе оглядел высокую статную фигуру моряка и удовлетворенно кивнул патрулю: те сразу скрутили Алексея.

— Расстрелять! — коротко распорядился есаул и, видя, что это не произвело на матроса должного впечатления, едко поинтересовался:

— Что же ты не кричишь «Да здравствует революция!»?

— Обойдемся без фарсу, — сумрачно огрызнулся Алексей.

— То-то и оно, красная морда, твоя правда: один фарс это — революционные бредни ваши… Ведите во двор!

Там к Алексею подскочил щуплый парнишка и попытался приладить черную повязку на глаза, но Алексей отмахнулся:

— Обойдусь… Вот только… развяжите руки — небось, не убегу…

Молодой есаул командовал разводом. Алексея поставили лицом к замызганной стене дома, он упрямо перевернулся навстречу палачам. Когда казаки щелкнули затворами и вскинули винтовки, Алексей, до этого момента вальяжный и даже презрительно-снисходительный, смертельно побледнел, выпрямился, глянул в небо и медленно, истово перекрестился.

— Господи! Помилуй мя грешнаго и приими дух раба Твоего! — срывающимся голосом, но довольно отчетливо проговорил он.

Пожилой атаман, спокойно наблюдавший процедуру расстрела, вдруг резко крикнул:

— Отставить! Это не комиссар! Покрывает кого-то… На допрос его! — распорядился он и, развернувшись на каблуках, торопливо удалился.

Глава 25

Алексея привели на допрос к морщинистому есаулу, лицом