их появлении никто не осмелился спросить, где же они бродили до самого утреннего построения. Молчали и комиссар с Алексеем, не обращая внимания на возобновившиеся слухи об их отношениях, обрывки которых до них доносились. После этой ночи они чувствовали, будто общая тайна сделала их заговорщиками, но в то же время — осознано или нет — снова отдалились друг от друга.

Глава 22

На следующем совещании решались задачи поставок продовольствия. Ввиду критической ситуации и, вероятно, скорого появления белых решились не ждать и отправить бойцов в близлежащие селения пополнить запасы.

После совещания товарищ Михалёва попросила Алексея остаться, игнорируя сдержанные или откровенно ироничные взгляды командиров. Алексея покоробило их отношение: он задохнулся от ярости. Когда последний краском вышел, Мария Сергеевна прошлась по комнате, остановилась и выразительно глянула на Алексея.

— Что ж ты не заходишь, Алеша? — осторожно поинтересовалась она.

Тот смотрел в сторону.

— Или уже не вспоминаешь — слишком занят? — с горькой иронией осведомилась женщина.

— А зачем? — вдруг вспыхнув, горячо заговорил Алексей: — Чтобы нам помиловаться-потешиться, а после — опять разбежаться в разные стороны? «Свободная любовь»? Знаешь ли… После всего, что нам довелось пережить… Я слишком сильно тебя люблю, чтобы относиться к тебе как к… Нет, ты послушай: я ведь в тебе жену, а не любовницу хочу видеть, — отчаянно проговорил он, — понимаешь, я не только постель хочу с тобой делить, я — большего хочу. Судьбу разделить… Я отпускать тебя не желаю, слышишь!

— Так ты опять про церковные обряды? — нахмурилась Мария Сергеевна. — Пойми: я ведь коммунист и военный комиссар, Ты соображаешь, ЧЕГО от меня требуешь?!! Сам знаешь, Алексей, как ты мне дорог: я за тобой и к черту в пекло — в тюрьму, а потом еще в станицу эту твою курью, унижение горькое приняла. Измену твою простила… И тебя — заметь! — ни разу не попрекнула, во многом тебе уступаю, но такой жертвы… А о моем комиссарском авторитете ты подумал? А то что мне это даром не пройдет — вспомнил?

— Ну, может быть, попросить, чтобы отец Серафим тайно нас обвенчал? — неуверенно предложил Алексей.

— Ну, знаешь! — возмутилась комиссар. — Вот ты ожидаешь, чтобы я к вере твоей уважительно относилась, ну а сам-то… Идеалы мои уважаешь? Чего ты хочешь — чтобы я лицо коммуниста потеряла?

— А иначе ты потеряешь меня, — с печальной твердостью произнес Алексей и вышел, не оглядываясь.

На комиссара точно ушат холодной воды вылили. «Нет, я не хочу тебя терять!» — взволнованно призналась она самой себе. Мария прикидывала, готова ли она поступиться партийными принципами, чтобы сохранить их отношения с Алексеем. Да и правильно ли это — пойти на такой серьезный шаг не по зову сердца, а лишь в качестве уступки? Она поймала себя на том, что считает это именно серьезным шагом, и невесело усмехнулась… Да, меняется она… «Где же твоя партийная непреклонность, комиссар?» Борясь с собою, Мария Сергеевна напряженно размышляла весь остаток вечера — и не находила ответа.

* * *

Рассветало, слышалась далекая канонада — но уже все ближе. В воздухе явственно пахло порохом, ожиданием смерти: бой предстоял изнурительный.

Командир Беринг, сутки подряд не смыкавший глаз на работах по укреплению обороны, воспользовался затишьем перед боем и повалился спать одетым. К нему стучали — он долго не мог понять, в чем дело. Наконец часовой растолкал его, сообщая почему-то шепотом:

— Товарищ Беринг… Товариш Беринг! Тут к вам комиссар пришла.

Беринг поднялся, ополоснул лицо водой, разлепляя тяжелые веки, и пригласил Марию войти. Комиссар сразу поняла, что не вовремя, но отступать было поздно и некуда:

— Виктор Лаврентьевич! Извините, пожалуйста, за вторжение в столь неуместный час. Поверьте, мой приход вызван чрезвычайными, очень важными для меня обстоятельствами!

— Да, Мария Сергеевна… Я всегда рад услужить вам.

— Понимаете, я обращаюсь именно к вам, памятуя наши давние и особые отношения: мы с вами вместе пережили много испытаний и опасностей. И в эту минуту я рассчитываю именно на вас.

— Да пожалуйста, Мария Сергеевна, — Беринг разволновался, — если я только могу быть полезным. Помилуйте, вы же и сами догадываетесь, как я к вам отношусь… — и замолчал, повинуясь сдерживающему жесту комиссара.

— Спасибо, Виктор Лаврентьевич, но видите ли… Моя просьба не совсем обычна… Ведь вы же, кажется, крещеный человек? — спросила она внезапно.

— Разумеется… — ответил тот в замешательстве.

— Так вот… Скоро бой… Наверное, последний… И в виду возможной близкой смерти мне бы хотелось завершить одно дело. Скажите, вы верите в загробную жизнь?

Растерявшись, Беринг замялся и ответил нечто неопределенное. Он не ожидал подобных слов от комиссара и не понимал, к чему она клонит.

— Не удивляйтесь… Знаете, я много думаю об этом в последнее время. Говорят, в окопах атеистов не бывает. Одним словом, для вас, наверное, не секрет, что я люблю одного человека. Очень люблю. И хотела бы с ним остаться… вместе. Не только в этой жизни.

Лицо Беринга приняло холодное и разочарованное выражение:

— Вы говорите про нашего общего знакомого — товарища Ярузинского?

Комиссар кивнула.

— Так вот… Я знаю, что ваши с ним отношения далеки от идеальных, но… Не согласились бы вы выступить в качестве поручителя на нашем венчании — ради нашей с вами дружбы.

Беринг вытаращил глаза и заморгал:

— Простите… Я что-то не очень… Какое венчание? Он что — сделал вам предложение?

Комиссар улыбнулась:

— В некотором роде. А венчаться — сейчас: до предполагаемого боя осталось не менее четырех часов. Успеем. Так я рассчитываю на вас. Жду вас через пять минут у здания штаба. До встречи.

Комиссар вышла, а Беринг схватился за голову и застонал. Это был удар ниже пояса, но, взяв себя в руки, он собрался и вышел.

Ежась на свежем предутреннем воздухе, куталась в широкий плат Мария Сергеевна, нервно курил Алексей, постукивала ногой об ногу невесть откуда взявшаяся Линка, вздыхал и задумчиво поглядывал на проблески занимавшейся зари Митяй. Сергей Седой стоял, вальяжно прислонившись к стене избы, полунасмешливо наблюдая за происходящим. Поздоровались. Пошли по указанному накануне селянами адресу: за отцом Серафимом ехать было некогда. Извлеченный из погреба близ прикладбищенской церкви, насмерть перепуганный, глуховатый престарелый протоиерей долго не мог понять, что от него нужно вооруженным матросам и женщине в кожанке.

— Ась? Венчать? Кого венчать — когда?

Поняв, он изумился. Затем было уперся, но комиссар, твердо глядя в глаза, объяснила, что это — последняя, быть может, их предсмертная воля и он многое берет на себя, уклоняясь. Алексей смотрел на него нервным напряженным