Когда мне хочется подтрунить над собой, я говорю, что я на самом деле не более чем винописатель. Сама суть вина описанию не поддается, она намного глубже и богаче описательных способностей. Воспринять и описать можно только нюансы, оттенки, букет. Конечно, и о них можно написать правдиво и хорошо, но это уже другой вопрос.

Прекрасно и обильно пообедал с М. и одним политиканом из Народной партии в «Отаре» в Хохенеме. К счастью, в еде консерваторы разбираются, – чего не скажешь о многом другом.

За стойкой «Черного кафе» в Вене я, воспламененный вином и некой рыжеволосой прелестницей, красочно описал приятелю В. свой «Гастрософский дневник», изобретая по ходу дела блестящие формулировки и неожиданно открывая все новые гениальные истины. Они показались мне столь гениальными, что я, учитывая обычную вследствие подобных воспламенений потерю памяти и не желая утратить ни единого своего перла, протрезвев, написал В. и попросил сообщить мне все запомнившиеся ему детали. Он ответил: «Дорогой Курт! Что касается нашего разговора за стойкой, то в нем я не усмотрел особой питательности для ума. Ты считаешь иначе? Вот тебе просимые детали. Задница – всего лишь вершина айсберга. С похмелья все дерьмо вокруг – твое собственное. Губы пристают к мясу. Язык без костей – трудно усваиваемая мировая проблема. Утро – это вынос мусора (если серьезно, мне кажется, вместо мусора там фигурировал Всадник Апокалипсиса). Начинай с сомнения, печали и забвения. Время зубов – полночь.

Пока (стойка, стойка, гляжу в тебя, и только…). В.».

По этому поводу мне подумалось: итогом дискуссии можно назвать психическую репрезентацию желудочно-кишечного тракта: «Задница – всего лишь вершина айсберга».

Нижеследующий диалог я воспроизвел по памяти. Это из одной документальной передачи о проверке качества австрийских продуктов.

– Да, в «буренвюрсте»[108]есть то-се, не очень подходящее по качеству… Головное мясо свиньи, например. (Пауза.) Ну да, головное мясо… свиное рыло то есть.

– И… да, конечно, это не очень хорошо… я имею в виду, что же здесь особенно плохого?

– Ну, это каждая хозяйка знает… морду, рыло, в общем, не так хорошо можно отчистить… слизь, да… слизь в рыле остается, это плохо… (Длинная пауза.)

– Если я вас только что правильно понял, свиные сопли остаются в колбасе, так?

– Ну… да, можно сказать и так.

В это же время в Австрии исчезли и нигде так и не объявились 96 тонн зараженной трихинами индийской буйволятины. Шеф службы контроля за качеством по этому поводу заявил, что, судя по всему, буйволятину попросту съели.

Стамбул. Лучше всего можно поесть в каком-нибудь из многочисленных маленьких ресторанчиков, где жарятся хорошо отбитые кёфте,[109]где в огромном котле варится ишкембе чорбасы[110]и выставлены плоские блюда, заваленные овощами. Кёфте – это, если сопоставить с ближайшим западным аналогом, по сути своей гамбургер, но превосходнейший; суп ишкембе состоит главным образом из требухи и уксуса, а что там еще есть – разобрать невозможно. Ко всем блюдам можно брать холодные бараньи мозги, завернутые в свежую зелень, как донер-кебаб в лепешку. Лучше всего мы поели в «Чичек Пасарджи», который, правда, не совсем соответствовал своему описанию в путеводителе, напечатанном в 1977 году, – но «Чичек» не раз с тех пор выгорал дотла; большие пожары – обыденная вещь в Стамбуле.

Прежде всего мы побродили по рынку и посмотрели, чем здешние места богаты: лангустами и палтусом, макрелью и мидиями, массой всяческих фруктов и сластей, у мясных прилавков целые освежеванные туши либо внутренности и головы (и то и другое – истый образец строгого и высокого искусства Расчленения Плоти). Единственно неаппетитным в этом апофеозе шума, красок и суматохи было ощущение грязи, взвешенного в воздухе дерьма, оседающего на все это великолепие. Стамбул – очень загазованный, пыльный, отравленный угольным чадом город. Трубы печей и плит, торчащие из деревянных домов, возвышаются над улицей на каких-нибудь два метра, и из них постоянно валит густейший дым.

Прогулявшись по рыбному рынку, мы наткнулись на маленький ресторанчик и уселись за стол рядом с дружелюбным толстяком, выколупывавшим мясо из-под креветочных панцирей и складывавшим его в шухлядку. Там мы хорошо и дешево откушали свежей, только с рынка, снеди. Лучшим из всего были креветки – лучшие креветки из всех, которые я когда-либо пробовал. Рис с мидиями, бараньи мозги, жареная рыба, шашлык – все было замечательным. Пили мы «Долуча». В магазине она стоит 16 шиллингов за бутылку, здесь она стоила как кружка пива.

В ресторане под гордым названием «Босфор» оркестрик слащаво пиликал на скрипках, официанты подобострастно пододвигали стулья, а рыба оставляла желать много лучшего и стоила по 300 шиллингов за порцию – за эту сумму мы б пять раз поели в «Чичек Пасарджи».

С точки зрения кулинарии Стамбул – место, где обязательно нужно побывать, однако при этом желательно обладать особым туристским менталитетом, который позволяет не замечать детей, копающихся на помойках в поисках объедков, стариков, заскорузлыми, дрожащими пальцами ворошащих уличную грязь в поисках гвоздей, которые можно выровнять и продать. Лучше не думать о том, почему юнцы, вытаскивающие на ипподром облезлого медведя на потеху публике, не работают на какой-нибудь фабрике и чем на самом деле живут люди, выставляющие на продажу пару старых почтовых марок или шариковую ручку.

Как-то раз нас пригласила на обед бедная турецкая семья, а в другой раз нас позвали выпить кофе в богатый дом. Первый раз мы ели томатный суп, кёфте, доматесли фасоль (это действительно оказалась фасоль), плов и халву. Второй раз мы оказались в гостиной, отделанной в стиле балаганного барокко (честно говоря, только Барбра Стрейзанд[111]могла бы neрещеголять их пестротой обивок, покрывал, ковров и картинок со швейцарскими пейзажами), однако усадили нас на пухлые, очень по-восточному раскрашенные подушки, с гордостью показали нам главное домашнее сокровище – видеомагнитофон, а потом хозяйка объявила нам звенящим от гордости голосом, что (вообразите себе торжественный звук гонга!) для дорогих австрийских гостей у нее есть самое что ни на есть замечательное – растворимый «Нескафе»! Мы вызвали недоумение, когда попросили кофе по-турецки.

На Кеннеди-Чаддеси (набережной) рыбу можно покупать прямо с рыбацких баркасов; покупатели стоят на набережной, а снизу рыбаки криками подзывают их. Если покупка обговорена, то рыбак протягивает им сачок, чтобы в него можно было положить деньги, а получив их, сует рыбу в пластиковый мешок и швыряет наверх; если мешок большой, то ловить приходится обеими руками, летят брызги, и одежда потом неистребимо благоухает рыбой.