тут же отправились к своим семьям, полагая, что вопрос о новом царе уже решен. Через некоторое время Лжедмитрий решился самолично прибыть под Кромы, правда, в окружении наиболее преданных полков. Там он распорядился отправить большую часть прежних царских воинов под Тулу и Калугу. Им следовало расчистить путь к Москве. Около Серпухова состоялось сражение с последними сторонниками Годуновых. Это были лишь пешие стрельцы, и дворянской коннице не представляло большого труда их смять. После этого путь к столице оказался открытым. Но Лжедмитрий уже не хотел рисковать, предпочитая доверить расправу над своими противниками новым сторонникам. Сам он расположился в Туле, где начал принимать гонцов из городов, кающихся царских воевод и заниматься рассылкой грамот о своих победах. Они должны были окончательно уверить всех русских людей в том, что он царский сын.

Москвичи тем временем пребывали в страхе и волнении. Никто не помышлял о защите нареченного царя Федора Борисовича. Да и сам он бездействовал, находясь в непонятном оцепенении. Даже его многочисленные родственники не думали о том, чтобы либо организовать оборону Кремля, либо куда-нибудь бежать. Большинство собиралось ехать в Тулу на поклон к самозванцу.

1 июня утром в город смело въехали два гонца от «царя Дмитрия». Отвагу им придавала не только уверенность в том, что многие горожане их поддержат, но и то, что за ними следовала разгоряченная толпа жителей Красного села. На Лобном месте они остановились и заявили, что уполномочены прочесть «царскую грамоту». Многие москвичи узнали гонцов — это были местные дворяне Гаврила Пушкин и Наум Плещеев. Вскоре огромная толпа смолкла и приготовилась слушать грамоту. В ней писалось следующее:

«Мы, Дмитрий, Божиею милостию царь и великий князь всея Руси, блаженной памяти покойного царя Ивана Васильевича истинный сын, находившийся по великой измене Годуновых столь долгое время в бедственном изгнании, как это всякому хорошо ведомо, желает всем московитам счастья и здоровья. Это уже двадцатое письмо, что я пишу к вам, но вы все еще остаетесь упорными и мятежными, также вы умертвили всех моих гонцов, не пожелав их выслушать, также не веря моим многократным правдивым уверениям, с которыми я столь часто обращался ко всем вам. Однако я верил и понимал, что то происходит не от вас, а от изменника Бориса и всех Годуновых, Вельяминовых, Сабуровых, всех изменников Московского царства, притеснявших вас до сего дня; и мои письма, как я разумею, также задержаны ими, и по их повелению умерщвлены гонцы. Того ради я прощаю вам все, что вы сделали против меня, ибо я не кровожаден, как тот, кого вы так долго признавали царем, как можно было хорошо приметить по моим несчастным подданным, коих я всегда берег, как зеницу ока моего, а по его повелению предавали жалкой смерти, вешали, душили и продавали диким татарам. От того вы могли легко приметить, что он не был вашим законным защитником и неправедно завладел царством. Но все это вам прощаю опять. Схватите ныне всех Годуновых с их приверженцами как моих изменников и держите их в заточении до моего прибытия в Москву, дабы я мог каждого наказать, как он того заслужил, но больше пусть никто в Москве не шевелит пальцем, но хранит все, и да будет над вами милость Господня».

Прочитанная грамота произвела на москвичей большое впечатление. Они поняли, что «царь Дмитрий» не гневается на них, готов любить и миловать, но для этого следовало сделать небольшой пустяк — арестовать всех Годуновых и их сторонников. Поэтому сначала все пали ниц и воздали хвалу «царю и великому князю всея Руси Дмитрию Ивановичу», а потом с шумом и криком бросились в Кремль. Там они схватили царя Федора, его сестру и мать и на водовозной телеге отвезли на старый боярский двор. Одновременно были посажены под стражу все их многочисленные родственники, при этом дома и дворы их были ограблены до последней нитки и гвоздя. Только на следующий день бояре смогли взять управление городом в свои руки. Некоторые из них тут же отправились бить челом новому царю в Тулу, чтобы получить прощение и сохранить свое положение. Другие принялись рассылать по всей стране грамоты о том, что Бог даровал истинного государя и что все население должно дать ему клятву верно и преданно служить. Духовенство обязано было по всем церквям молиться за здравие «царя Дмитрия Ивановича».

Наконец-то самозванец смог упиться своим триумфом. В его лагерь под Тулой каждый день прибывали самые знатные люди государства с выражением преданности и приносили дорогие подарки. Из царской казны привезли много денег, богатую одежду, роскошную карету, превосходных лошадей, а также все, что было необходимо для его торжественного взъезда в столицу. Но он не мог чувствовать себя спокойно, пока были живы царь Федор Борисович и царица Мария Григорьевна. Поэтому в Москву были отправлены те, кто желал особо выслужиться перед новым государем. В. В. Голицыну, В. М. Мосальскому и А. Шерефединову был дан тайный приказ — умертвить пленников. 7 июня Федор и его мать были убиты. Красавицу Ксению оставили на утеху лжецарю, поскольку она никакой опасности для него не могла представлять — на Руси не было практики избрания на престол женщин.

Теперь можно было идти к заветной цели без всяких помех. Вся страна была готова служить новому государю. Подданные толпой хлынули к Туле, чтобы увидеть «своего героя» и попросить у него милости. Он никому не отказывал и даже вступал в беседы, рассказывая о своих злоключениях по вине Годуновых. От этого многие воспылали к нему еще большей симпатией. Правда, находились и такие, которые в глубине души сомневались в истинности «Дмитрия», а некоторые хорошо знали, что он обманщик. Особенно опасен был патриарх Иов, некогда пригревший около себя Гришку. Поэтому он был заранее схвачен и с позором отправлен в Старицу. Там иерарх вскоре ослеп, возможно, не без помощи сторонников самозванца, чтобы никогда не иметь возможности разоблачить обманщика.

Разослали по тюрьмам и родственников Бориса. Некоторые вскоре погибли от голода, другие оказались на поселении в Сибири. Гроб с телом бывшего царя с позором выкинули из Архангельского собора и закопали в убогом Варсонофиевском монастыре. Там же захоронили Федора с Марией Григорьевной. Официально объявили, что они отравились ядом и как самоубийцы не заслуживают почетных похорон.

После этого Лжедмитрий двинулся к Москве, 19 июня достиг пригорода. На следующий день был назначен торжественный въезд. Для него самозванец облачился в царские одежды, надел на голову золотую корону, в руку взял скипетр. Не менее богато был украшен и