— У него на неё самые конкретные виды были, — захохотала проплывающая мимо с вёдрами воды Любава.

Серый быстро сообразил, откуда ветер дует, подхватился с колен, забрал у сестры коромысло, дескать, дай помогу. Любка, не будь дура, отдала. Парень с видом победителя проследовал в дом, решив, раз через порог пущен, и до прощения недолго. Я злорадно сунула последний снежок ему за шиворот. А Любава участливо похлопала по спине. Серый запищал, но не дёрнулся.

— Здоровы будьте, Настасья Гавриловна, Мирослав Фёдорович! — поприветствовал он наших родителей.

— О, герой сыскался, — обрадовался папа, оторвавшись от плетения нового кузовка. — Давно тебя не видать было.

— Так от дома отлучили! — развёл руками Серый.

— А нечего драки добрым вечером устраивать, — хмыкнула мама. Она, как и я, на Серого злилась. Только, кажется, не из-за сломанных чужих носов, а из-за невозможности сунуть в это дело свой.

— Да ладно, Настенька, — папа по-мужски поддерживал драчуна. — Ну взревновал парнишка? Кому ж, как не ему дочурку нашу защищать?

— Дозащищается. Потом думать будем, кто б со двора взял такую неприступную.

— Так она от женихов, как от огня шарахается! — радостно наябедничала Любка. Я показала ей язык, сестра ответила тем же.

— Горюшко ты моё луковое, — вздохнула мама. — Тебе уж взрослеть давно пора, а сама дитё дитём.

Я только рукой махнула: мама никогда не могла сказать точно, выросла ли я слишком быстро или до седин останусь ребёнком несмышлёным. Всё зависело от причины, по которой меня следовало ругать.

Серый всячески доказывал свою незаменимость в хозяйстве: перепутал аккуратно разложенную папой бересту, расколотил чашку красной глины, полную молока, обжёгся печной заслонкой. Кто б ещё так справился? В общем, вскоре был изгнан на лавку рядом со мной под строгим запретом хоть к чему-нибудь прикасаться.

— Это у меня всё из рук валится, потому что ты на меня злишься, — заявил он, подбивая ногами разлетевшиеся по полу ошмётки коры.

Я оперлась ногами на ларь с инструментами и отвернулась, делая вид, что заваленный снегом двор — невероятно интересное зрелище. Из-за угла дома через весь огород пролегла цепочка осторожных кошачьих следов. Вон там, где летом росла репа, а теперь возвышалась заметённая кучка перегноя, зверь оступился. Ямка с кривыми краями полыньёй проглотила хвостатого и тот, выбравшись, ещё долго топтался рядом, отряхивая лапки. Сейчас толстый увалень сидел на заборе, лениво рассматривая копошащихся в смородиновых зарослях воробьёв: прыгнуть или приберечь силы? Покамест решил, что птицы ему неинтересны (дома и чем повкуснее угостят и спину гнуть не придётся — знай себе мурчи погромче). Воробьи, ещё раньше, чем сам кот, понявшие, что откормленный хвостатый вряд ли на них кинется, совсем осмелели и носились туда-сюда мимо усатой морды. Морда упрямо делала вид, что ничего не замечает и смотрела в противоположную сторону, пока не в меру разыгравшаяся птичка не задела его крылом. Кот потерял равновесие и с истошным мявом, царапая когтями забор, начал сползать вниз. Тяжёлый зад не дал подтянуться, и кот свалился аккурат в сугроб, образовав ещё одну полынью.

Вдохновлённый примером Серый выбил у меня из-под ног сундучок, чуть не заставив повторить котовий полёт. Я, знамо дело, попыталась дать другу в глаз, высказывая недовольство.

— А ну-ка на улицу оба! — гаркнула Настасья Гавриловна. — Пока не успокоитесь, чтоб я вас дома не видела, вредители!

С озлившейся мамой спорить себе дороже и я, бросив на родительницу укоризненный взгляд, прошагала к порогу. Серый подал мне тулучик и придержал дверь. Выслужиться пытается, хитрец.

— А может, до леса?

Я фыркнула.

— Тогда на чердак?

Молчу.

— Ну чего ты? — расстроился друг. — И на людях к тебе не подступиться и сейчас хмурая. Ну хочешь… Хочешь меня поколотить?

— Хочу, — обрадовалась я, не желая упустить возможность.

— А сможешь? — прищурился мальчишка.

Я несильно пнула его под коленку, бросила победоносныйй взгляд.

— Ну давай тогда по-честному. Я тебя обещал научить драться как ратник. Тащи палки.

Полтора лета назад я сама просила Серого научить меня драться как настоящий воин. Клянчила, правда, ровно до того момента, пока он не взялся. Дело оказалось неблагодарное и болезненное, хоть и весёлое. Седмицу мальчишка учил меня отскакивать от ударов, правильно разворачиваться и бить без предупреждения. Но получалось только падать и ругаться. Ещё убегать, если Серый уж очень распалялся. Превратиться в деву-воительницу сразу не получилось, и я быстро охладела к нелёгкому ремеслу, твёрдо усвоив лишь то, что, если кто-то идёт на тебя с мечом, лучше звать Серого. А ещё лучше припустить в избу. Но сейчас уж очень хотелось разукрасить синяками эту довольную самонадеянную рожу. Ведь Серый и не подозревал, в какой беде я очутилась из-за его глупого петушиного порыва. Показалось ему, вишь ты, что Радомир меня обидел. Ну конечно. Кулаки зачесались, да и всё! А вот что мне потом привиделось… Уж и не знаю, помстилось с пьяных глаз (прежде я брагу не пила, лишь раз случайно пригубила, ну как просто ум помутился?) или вправду всё пригрезившееся было наяву. Но уродливые порезы на ладонях, хоть и затянулись за пару дней, так и остались жуткими шрамами. Напоминали, что есть вещи, с которыми лучше не шутить. С которыми я не справлюсь, даже если очень постараюсь, даже если и вправду стану воином.

Я поудобнее перехватила обструганное для лопаты древко.

Серый взял второе и удало крутанул в руке. Хвастун. Вот выглянет сейчас мама, да и надерёт уши обоим, чтобы огород не притаптывали.

Я с воплем бросилась на противника, страшно размахивая палкой, словно она изображала не меч, а дубину (коей, впрочем, и служила во время деревенских потасовок). Серый стоял на месте, не шелохнулся. Не ожидал, небось, такой прыти. Я уже представляла, как гулко стукает его сероволосая голова, но в последний миг испугалась, ну как попаду? Замешкалась и пробежала мимо врага-друга. Да Серого на том месте уже и след простыл. Стоял себе поодаль, воробьёв рассматривал — погулять вышел, а палку случайно подобрал.

Да что же это? Неужто я такая слабая и беззащитная? Неужто всякий раз подмогу придётся звать, а сама так и останусь девкой плаксивой?! Больше я не бежала. Осторожно кралась, забирая в сторону и палку держала, как Серый, в опущенной руке. Хотела подойти поближе, да и подломить ему ноги, но мальчишка предугадал приём и стукнул палкой поверх моей, вжал в снег. И лицо его было доброе и радостное, ни следа животной ярости, так меня испугавшей Мариной ночью. Я зарычала от досады. Выдернула оружие, конечно, упав при этом навзничь — Серый отпустил на миг раньше. Кинула в лицо наглецу снежную крошку, неуклюже отползла подальше и снова подобралась…

Я вспахивала носом сугробы, подсечённая нежданным ударом, переставала чувствовать ноги, роняла разом потяжелевшее оружие, раз за разом снова атакуя. Несколько раз мальчишка поддавался. От этого было ещё обиднее, я кричала на него и требовала честной драки. Швырялась снегом, пинала ногами, кусалась и молотила кулаками. В итоге не выдержала, да так и разревелась у Серого на плече.