Приказав Полу везти ее домой, Олимпия села в карету и задумалась… Стоило ли говорить Бренту, что у нее появилось абсолютное доказательство того, что именно мать опорочила его в глазах общества? У него уже имелись догадки на сей счет, но все равно это сообщение стало бы для него еще одним ударом.

Олимпия вздохнула и закрыла глаза. Она решила, что пока ничего не станет говорить. Это ничего не добавило бы к тому, что граф уже знал, и ей не хотелось приносить ему очередную порцию дурных новостей – таких у Брента уже и так было множество, а еще больше ждало впереди. Олимпия лишь надеялась на то, что он сам не натолкнется на такое доказательство. Потому что тогда он подумал бы, что у нее от него секреты. Доверие Брента завоевать совсем нелегко, и если он поймает ее на том, что можно воспринимать как ложь, то он уже никогда ей не поверит. Но у нее ведь имелись и другие секреты… Одним больше, одним меньше – какая разница?

– Я даже думать не хочу о том, что моих кровных родственников насильно отправили в подобное место, – заявил Брент, стоявший в тени аллеи неподалеку от Доббин-Хауса.

– А добровольно тут никто не окажется. – Томас оглядел здание из старого грязного кирпича. – Я бы не хотел найти там Тэда и Питера. – В голосе мальчика, в выражении его лица было столько холодной ненависти, что Брент по-настоящему испугался за жизнь своей матери.

Впрочем, страх графа быстро прошел. Ведь женщина, которая родила его, уже давно ему не мать, она перестала ею быть. И не только потому, что продала жестоким убийцам девушку, которую он любил и на которой собирался жениться, хоть и отвернулся от нее потом. Эта женщина торговала людьми, словно какой-нибудь рабовладелец. Он никогда больше не признает ее своей матерью, он уже давно вычеркнул ее из своей жизни и из жизни своих братьев.

Какое-то время они собирали информацию, которая наконец и привела их в это место. И они все больше узнавали о тех, кто продавал детей в это омерзительное заведение. Его мать была хорошо известна бродяжкам на улицах. Слишком многие из них знали людей, которых уже продали в рабство. От графа не укрылось, сколько страха появлялось в глазах уличных мальчишек, стоило упомянуть имя его матери. Ему рассказали о девушках, достигших брачного возраста, которых насильно сажали на корабли, отплывавшие в колонии, на плантации; прибыль же от этого получала мать со своими сообщниками, одним из которых был лорд Минден. Увы, Брент не знал, сумеет ли когда-нибудь спасти всех, с кем так подло обошлись.

– Но в этом нет вашей вины, милорд, – сказал Томас.

– Она – моя мать.

– Да, верно. Это надо с грустью признать. Но она же взрослый человек и должна понимать, что занимается ужасными делами. Мэри всегда говорит, что у каждого есть выбор – поступить правильно или неправильно. И только сам человек может сделать этот выбор.

– Сколько лет твоей пропавшей тетке?

– Шестнадцать, милорд.

Брент выругался и пробормотал:

– Из того, что мы узнали… Не думаю, что нам удастся ее вернуть.

– Я знаю. Мэри тоже это понимает. Но вы попытаетесь, и это все, что в ваших силах.

– Нет, не все, Томас. Я еще сделаю так, чтобы моя мать больше никогда этим не занималась. Для меня немыслимо увидеть свою мать на виселице, но я смогу сделать многое, чтобы обезвредить ее, лишить власти и возможности заниматься преступным промыслом.

– О них ничего не известно, милорд. – К ним присоединился Эйбел и трое других мальчишек. – А мы здесь уже долго слушаем и смотрим.

«Целых три дня», – подумал Брент. Они долго думали, как отыскать Питера, Тэда, сестру Мэри и Ноа – брата служанки Олимпии. Брент несколько раз просыпался той ночью, вспоминая вкус ее губ. Его тело сгорало от желания. Он хотел целовать ее еще и еще, но желал и большего, чем поцелуи.

– Я мог бы зайти посмотреть, что там творится, – предложил Джайлз, к огромному облегчению Брента, отвлекая его от мыслей об Олимпии.

– Нет! – резко ответил он, и другие его поддержали.

– Но тогда как же нам узнать, там они или нет? – спросил Томас.

– Надо пойти туда тому, кто сможет прикинуться любителем услуг, которые предлагают в заведении. – При мысли о том, что придется посетить этот притон, Брента мутило, но это был единственный выход. – Когда же убедимся, что их не выпустят на свободу, мы обратимся к полицейским.

– Полицейские! – Эйбел выругался. – Мускулы – и никаких мозгов. Только и ищут, кого бы обобрать.

– Я знаком с одним из них. Он умный и честный человек, – заявил Брент. – Его зовут Обадия Добсон. Мы познакомились два года назад. Он проявил доброту, очень помог нам и не сделал ничего такого, что оказалось бы неправильным или глупым. После этого несколько моих друзей обращались к нему за помощью, и у всех остались о нем самые добрые воспоминания. Думаю, он обрадуется, прикрыв это заведение.

– Я слышал про него.

– Потому, что он понадобился тебе? Или потому, что ты убегал от него?

– Понемногу и того, и другого, – сказал Эйбел, и все мальчики усмехнулись. – Он никогда никого не бьет, чтобы услышать, как кричат от боли задержанные за карманную кражу. И не дает их повесить. Я с этим имел дела. Но леди Олимпия считает, что из меня выйдет хороший адвокат.

– Как раз адвокатом мне и хочется стать, – объявил Томас.

– Мне кажется, у вас обоих это хорошо получится. – Брент окинул Доббин-Хаус долгим взглядом. – Сначала нужно тщательно обследовать все вокруг. Страшно не хочется оставлять детей там еще хоть на минуту. Но если мы не проявим осторожность, то люди, которые владеют этим грязным притоном, узнают о наших планах. И тогда они перепрячут детей. А может, сделают с ними и что-нибудь похуже.

– Нам лучше вернуться в дом миледи и составить план, – предложил Эйбел.

Брент поморщился. Он не хотел даже упоминать в присутствии Олимпии о том, что заведения, подобные Доббин-Хаусу, вообще существуют. Это была темная сторона бытия мужчин, и никому из них не захотелось бы, чтобы женщины узнали о ней. В то же время Олимпия ни за что не позволит ему ограждать ее от мерзостей жизни. Его это и раздражало, и одновременно восхищало. Оставалось только надеяться, что одно лишь упоминание о существовании этого дома вызовет у нее такое отвращение, что она взвалит на него подготовку всех планов по освобождению детей. Правда, у него было подозрение, что глупо на это надеяться.

* * *

– Доббин-Хаус нужно сжечь дотла! Хорошо бы вместе со всеми, кто зарабатывает на этом! Привязать крепко к кроватям – и пусть огонь спалит их! А пепел потом развеять по ветру! – в ярости кричала баронесса. – Я не понимаю, почему наши власти позволяют подобные заведения!

– Олимпия, вам ведь прекрасно известно, что бедным детям у нас не сочувствуют. Но мне кажется, что в провинции им живется получше. Хотя и там вешают голодающих детей начиная с десятилетнего возраста. Вешают за то, что украли кусок хлеба. – Брент наблюдал за баронессой, в гневе ходившей по гостиной. – Грустно сказать, но наши власти не хотят пальцем о палец ударить только потому, что греют руки на существовании таких домов.