Громобой немного успокоился, я снова почувствовал, ощутил, что движение превращается просто в послушание, не более чем в покорный галоп на повороте, и что так оно будет и на левом повороте и потом на финишной прямой, и тут я сделал как велел Нед: за шаг до места, где Громобой в первый раз рванулся к Неду, я завел руку назад и что было силы шлепнул его ладонью здоровой руки; и снова прыжок, скачок, и снова галоп, полный покорности, послушания, боязни, но не гнева, даже не ретивости. — Ну и хватит, — сказал Нед. — Давай его сюда. — Мы подъехали и остановились. Громобой немного вспотел, только и всего. — Каков он? — спросил Нед.

Я попытался объяснить.

— Его передняя половина не желает скакать.

— Но он очень здорово взял с места, когда я его подхлестнул, — сказал Нед.

Я опять попытался:

— Я и не говорю — вся передняя половина. Ноги у него все понимают. А голова не желает скакать.

— Угу, — сказал Нед. Он обратился к дядюшке Паршему: — Ты был на тех скачках. Что там случилось?

— Был и на тех и на других, — сказал дядюшка Паршем. — Ничего не случилось. Он хорошо шел, а потом, наверное, вдруг поглядел вперед и увидел, что никого там нет, пустая дорожка.

— Угу, — сказал Нед. — Прыгай. — Я спешился. Он расседлал Громобоя. — Давай ногу.

— Откуда ты знаешь, что на нем без седла ездили? — спросил дядюшка Паршем.

— Ниоткуда, — сказал Нед. — Но сейчас узнаю.

— У этого парнишки только одна рука, — сказал дядюшка Паршем. — А ну, Ликург…

Но Нед уже взял меня за ногу.

— Этот парнишка учился держаться на жеребцах Зака Эдмондса у нас в Миссипи. Помню, раз смотрю на него и думаю — чем же он держится? Зубами, что ли? — Он подсадил меня. Громобой ничего особенного не учинил: присел, попятился, вздрогнул — и все. — Угу, — сказал Нед. — А теперь иди завтракай. Вечером приедет Свистун и поработает с ним. И может, Громобой тоже войдет тогда во вкус.

Мать Ликурга, она же дочь дядюшки Паршема, стряпала обед: в кухне пахло вареными овощами. Но она, видно, следила, чтобы мой завтрак не простыл — жареная свинина, овсянка, теплые булочки, не то пахтанье, не то подслащенное молоко, не то кофе с молоком. Она развязала и сняла у меня с руки ездовую рукавицу, чтобы удобнее было есть, все время немного удивляясь, что я впервые пью кофе, — Ликург с двухлетнего возраста пил его каждое воскресное утро. Мне казалось, я только хочу есть, — и вдруг уснул, носом в тарелку, и Ликург не то перетащил, не то отнес меня в пристройку и уложил в постель. И, как сказал Нед, мистер Сэм Колдуэлл это вам не что-нибудь, а Сэм Колдуэлл, поэтому Эверби и Отис приехали в служебном вагоне товарного состава — он прибыл в Паршем за несколько минут до полудня и простоял ровно столько, сколько им понадобилось, чтобы слезть. Состав должен был проследовать без остановки не то до Флоренс, штат Алабама, не то до еще какой-то станции. Не знаю, много ли ушло дополнительного угля на то, чтобы сработали воздушные насосы и остановили товарняк на полном ходу в Паршеме и чтобы котел потом снова разогрелся и паровоз набрал дополнительную скорость и наверстал упущенное время. Да, Сэм Колдуэлл — это вам не что-нибудь. Обалдеть, как говорил Отис.

А когда меня разбудил незнакомый громкий голос, и мать Ликурга завязала на моей руке ездовой носок, — она его куда-то спрятала, когда я уснул, носом в тарелку, — и я вышел во двор, там уже собрались все: дрожки были привязаны по ту сторону калитки, и дядюшка Паршем снова стоял на крыльце, по-прежнему в шляпе, и Нед сидел на предпоследней ступеньке, и Ликург стоял в углу между крыльцом и верандой, точно они втроем загораживали кому-то вход в дом, а во дворе, лицом к ним, стояла Эверби (да, она его захватила — это я о чемоданчике Неда), и Отис, и Бун, и тип с громким голосом — мужчина ростом почти с Буна и почти такой же уродливый, краснолицый, у него на рубахе была бляха, а в брючном кармане револьвер в кобуре, и он стоял между Буном и Эверби и держал ее за локоть, а она все время пыталась освободиться.

— А как же, — говорил он. — И я знаю старикашку Пассема Худа, и больше того — старикашка Пассем Худ знает меня — верно я говорю, парень?

— Мы здесь все вас знаем, мистер Бутч, — сказал дядюшка Паршем без всякого выражения.

— А если кто и не знает, так зря, придется узнать, — сказал Бутч. — Уж раз твои женщины так сейчас заняты чисткой-мойкой, что и пригласить нас в дом не могут, скажи им, пусть вынесут сюда парочку стульев, чтобы эта молодая леди могла сесть. Эй, парень, — сказал он Ликургу, — поставь-ка два стула на веранду, и мы с тобой, — теперь он обращался к Эверби, — сядем в холодке и познакомимся как следует, а Красавчик (это он о Буне; не знаю почему, но я сразу догадался, что о Буне) пойдет с теми парнями и посмотрит лошадку. Есть такое дело? — Все еще держа Эверби за локоть, он неспешно отклонял ее от себя, так что она чуть не падала, потом немного быстрее, но не рывком, притягивал к себе, а она все время старалась освободиться, уже и другой рукой старалась разжать его пальцы. Теперь я глядел на Буна. — Говоришь, уверена, что раньше мы нигде не встречались? У Берди Уотс, к примеру? Где же это ты раньше пряталась — такая красотка? — Нед не спеша встал со ступеньки.

— Доброе утро, мистер Бун, — сказал он. — Может, вы с мистером шерифом имеете желание, чтобы Люций вывел лошадь? — Бутч перестал раскачивать Эверби. Но крепко держал за локоть.

— Это кто такой? — спросил он. — В общем-то, мы здесь пришлых черномазых не очень жалуем. Но и не обижаем, если они говорят кому следует, кто они такие, а потом держат рот на замке.

— Нед Уильям Маккаслин Джефферсон Миссипи, — сказал Нед.

— Больно много у тебя имен, — сказал Бутч. — Нам здесь надо, чтобы ты отвечал быстро и коротко, пока не доживешь до белых усов и шпаньолки, как старикашка Пассем, не заработаешь их. Нам наплевать, откуда ты заявился, важно, чтобы тебе было куда убраться. Но с тобой, видно, будет все в порядке: у тебя хватило ума сразу распознать, кто здесь начальство.

— Да, сэр, — сказал Нед. — Я с начальством знаком. У нас в