Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мрейз продолжал говорить, но они слишком отдалились, и Шаллан больше ничего не услышала. Чуть позже снова раздался топот копыт.
Девушка ждала, и вода пропитала ее плащ и брюки. Она дрожала, прижав сумку к груди, и стиснула зубы, чтобы они не стучали. Дни сейчас стали теплее, но, сидя под дождем, Шаллан этого не чувствовала. Она терпела, пока не заболела спина и мышцы не запротестовали в полный голос. Наконец валун превратился в светящийся дым и растаял.
Шаллан вздрогнула. Что случилось?
«Буресвет», – догадалась веденка, вытягивая ноги. Проверила кошель в кармане. Сама того не осознавая, она осушила все до единой сферы, пока поддерживала иллюзию валуна.
Миновали часы, и с приближением вечера небо потемнело. Поддержание простой иллюзии не требовало много света, и ей не нужно было осознанно сосредоточиваться на этом, чтобы добиться эффекта. Замечательно, что теперь она это знает.
В то же время Шаллан снова сглупила, даже не позаботившись о том, как много света использует. Вздохнув, поднялась и зашаталась. Ноги протестовали против внезапного движения. Веденка тяжело вздохнула, потом направилась к поляне и выглянула из-за камней. Шатер исчез, и с ним все признаки духокровников.
– Думаю, это значит, что я пойду пешком, – сказала Шаллан, снова поворачиваясь в сторону военных лагерей.
– Ты ждала другого? – с неподдельным любопытством спросил Узор, пристроившийся на ее плаще.
– Нет, – ответила Шаллан. – Я просто разговариваю сама с собой.
– Ммм. Нет, ты разговариваешь со мной.
Наступил поздний вечер, похолодало, а она все шла и шла. Впрочем, холод был не таким смертельным, как на юге. Этот казался досадным, только и всего. Если бы она не промокла, прогулка могла бы быть даже приятной, невзирая на темноту. Девушка коротала время, упражняясь в акцентах с Узором: говорила, потом просила его в точности повторить сказанную фразу – ее голосом и с ее интонациями. Слышать себя со стороны было очень полезно.
Алетийский акцент у нее получался, никаких сомнений. Это хорошо, ведь Вуаль притворялась алети. Но с ним и не могло возникнуть сложности, поскольку веденский и алетийский были так похожи, что, зная один, можно понимать другой.
Ее рогоедский акцент тоже устраивал, как в алетийском варианте, так и в веденском. Она училась не перебарщивать с ним, как предлагала Тин. Ее бавский акцент на веденском и на алетийском был приемлемым, и бо́льшую часть обратного пути она практиковалась говорить на обоих языках с гердазийским акцентом. Палона предоставила ей хороший пример этого акцента на алетийском, и Узор мог повторять то, что говорила любовница Себариаля, тем самым помогая тренироваться.
– Мне обязательно нужно, – сказала Шаллан, – научить тебя озвучивать мои иллюзии.
– Ты можешь сделать так, что они сами заговорят, – заметил Узор.
– Я правда могу?!
– Почему нет?
– Потому что… ну, я использую свет, чтобы творить иллюзии, и потому они представляют собой имитацию света. В этом есть смысл. А вот звуком для их создания я не пользуюсь.
– Это поток, – объяснил Узор. – Звук – его часть. Ммм… Они кузены. Очень похожи. Такое можно сделать.
– Как?
– Ммм. Как-то.
– Спасибо, ты чрезвычайно помог.
– Я рад… – Он осекся. – Обман?
– Ага. – Шаллан сунула защищенную руку в карман, который тоже промок, и продолжила путь через лужайки, где трава пряталась, ощутив ее приближение. На далеких холмах виднелись аккуратные плантации полипов с лависовым зерном, хотя фермеров в такой поздний час она уже не заметила.
В какой-то момент морось прекратилась. Она по-прежнему любила дождь, просто раньше ей не приходило в голову, как неприятно идти под сыплющейся с неба влагой куда-то далеко. И…
Это еще что?
Она резко остановилась. Впереди на дороге маячило что-то большое и темное. Девушка нерешительно приблизилась и ощутила запах дыма. Мокрого, влажного дыма, какой бывает после того, как походный костер заливают водой.
Ее карета. Теперь Шаллан смогла разглядеть в темноте частично обгоревший экипаж. Дождь погасил огонь; горела карета недолго. Наверное, они подожгли ее изнутри, где было сухо.
Несомненно, это была та карета, которую она наняла. Шаллан узнала узор на колесах. Поколебавшись, девушка подошла еще ближе. Что ж, ее подозрения были обоснованы. Хорошо, что пошла пешком! Что-то еще тревожило ее…
Кучер!
Она обежала карету, боясь увидеть худшее, и нашла труп мужчины с перерезанным горлом. Он лежал возле сломанной кареты, уставившись в небо. Рядом свалили трупы паршунов, что тянули повозку.
Шаллан так и рухнула на мокрые камни, прижав руку ко рту, – ее затошнило.
– Ох… Всемогущий Всевышний…
– Ммм… – прогудел Узор, как-то умудрившись звучать угрюмо.
– Они умерли из-за меня, – прошептала Шаллан.
– Не ты их убила.
– Я, – возразила Шаллан. – Словно сама держала нож. Я знала, что отправляюсь в опасное место. Они не знали.
И еще паршуны. Что она чувствовала по их поводу? Они – Приносящие пустоту, да, но сложно было не ощущать своей вины за случившееся.
«Ты заваришь кашу куда круче, если докажешь правоту Ясны», – напомнил ее внутренний голос.
Наблюдая за тем, как восторженно Мрейз разглядывал ее рисунки, Шаллан на краткий миг испытала к нему симпатию. Что ж, одернула она себя, правильнее запомнить вот этот момент. Мрейз позволил совершить эти убийства. Пусть горло кучеру перерезал и не он, но именно его слова указали, что ее следует по возможности устранить.
Они сожгли карету, чтобы изобразить последствия нападения бандитов, но никакие бандиты не подошли бы так близко к Расколотым равнинам.
«Бедолага», – подумала девушка о кучере. Однако если бы она не наняла карету, то не смогла бы спрятаться и пустить духокровников по ложному следу. Вот буря! Что нужно было сделать, чтобы никто не умер? Возможно ли вообще такое?
В конце концов веденка вынудила себя подняться и, ссутулившись, продолжила путь к военным лагерям.
Внушительные способности неболомов, позволявшие им устраивать такое, почти приравнивались к божественному умению, для которого не требуется ни особый поток, ни спрен; но каким бы образом орден ни обрел этот талант, он был подлинным и признавался даже их противниками.
Прелестно. Значит, сегодня меня охраняешь ты?
Каладин повернулся, когда Адолин вышел из своей комнаты. Принц был, как всегда, в безупречном мундире. Пуговицы с монограммами, ботинки дороже некоторых домов, меч на поясе. Странный выбор для осколочника, но принц, видимо, носил его ради внешнего блеска. Его волосы лежали белокурой копной с редкими черными прядями.