делал круг над рассказом и потом круг общих рассуждений, и опять над рассказом, и опять – общих рассуждений. Художник истинный, он не мог упрекнуть меня, что здесь неправда. Но признать, что это и есть правда в полноте, – подрывало его партийные, общественные убеждения.

И завершилось «обсуждение» тем, что – нет, конечно нет, безусловно нет, «эта вещь не может быть напечатана».

Но хотя естественно было после того вернуть рукопись автору, Твардовский с виноватой заминкой сказал:

– А всё-таки оставьте её пока в редакции. Почитает кое-кто… (А. Солженицын. С. 30–32).

В связи с этим, – в письме директору Гослитиздата Г. Владыкину откликнулся В. Некрасов, – не могу не вспомнить, как 15 лет тому назад в «Советском писателе» от меня требовали, чтобы я вставил в повесть специальную главу, посвященную Сталину. Я тогда отказался это сделать. Теперь от меня требуют обратного, но и на это я тоже пойти не могу. Не хочу грешить против правды. Что было, то было… О Сталине на фронте говорили много, гораздо больше, чем у меня в книге, и, откажись я сейчас от этого разговора в блиндаже, я просто перестал бы себя уважать.

Единственное, на что я могу пойти, – это на некоторое сокращение, которое прилагаю к письму.

как правило, В. Некрасов соблюдает при этом такт и меру, не отождествляя авторскую позицию со взглядами отдельных героев книги (Аппарат ЦК КПСС и культура. 1958–1964. С. 492–493, 499).

Однажды мы оказались свидетелями бурной сценки. Группа парней освистала молодого человека с бородой, который хриплым голосом что-то читал, размахивая руками, у памятника Маяковскому в Москве… Комсомольцы с «Серпа и Молота», проходившие тогда около памятника Маяковскому, во время чтения подлых стишков, отказали проводникам «сложной пустоты» в праве быть единственными истолкователями понятий правды, красоты, прогресса. Они освистали их, и тем под улюлюканье прохожих пришлось уносить ноги. Кто же они, эти «сложные натуры»? В. Буковский – в прошлом студент биолого-почвенного факультета МГУ, бездельник, свихнувшийся от избытка благ, дарованных ему папой, разносил сплетни из антисоветской зарубежной прессы. Не удивительно, что упомянутых «прогрессистов» используют всяческие злобствующие отщепенцы. Так возник, отнюдь не как Афродита из пены морской, некий Ю. Галансков, вызвавшийся играть роль «теоретика». Сам он стихов не читал – подбивал на это легкомысленных дурачков, заболевших манией славы. Галансков клеветал на наш народ, старался духовно растлить неопытных. Это очень знаменательно, что подобные жалкие одиночки, не рискуя выйти на белый свет, роются в мусорных ямах, на задворках жизни. Не стоило бы и говорить об этих подонках, но их падение предостерегает: там, где вместо твердой убежденности, ясных идеалов – душевная слякоть, там обязательно заведется плесень. Отнюдь не безобидная.

вышедший сейчас первый том энциклопедии содержит много ценных материалов, отражающих в основном достижения современной советской литературной науки. Однако в этом томе имеются недостатки и ошибки, сказывается одностороннесть и предвзятость в подходе к некоторым явлениям современной литературы, отчего страдает научная достоверность и точность, необходимая справочному изданию. Это проявление субъективных симпатий и антипатий особенно дает себя знать в материалах, посвященных советской литературе, советским писателям. По отношению к одним из них (А. Ахматова, А. Вознесенский, А. Володин, В. Аксенов и некоторые другие) сказывается явное стремление к замалчиванию ошибок и недостатков, по отношению к другим (С. Бабаевский, С. Борзенко, Н. Вирта и некоторые другие) – нарочитое подчеркивание недостатков, нежелание видеть ничего положительного в их творчестве.