Третьего дня и вчера весь день и вечер возилась с «Софьей»503. Сегодня отдам ее А. С. Берзер для «Нового мира». Шансов, если рассуждать здраво, никаких. Концепция не та. Но уже то, что я могу дать ее, говорить о ней, править с машинки – уже это – радость. Нумеровать! Все, как на самом деле.

Я убрала первые главки. Не для цензурной проходимости, а для читателя, которому неинтересна бывшая дама и весь процесс ее приучения к новому строю. Сейчас не это ему нужно.

Вот – уже о читателе думаю! Все как взаправду!

Но конечно, не напечатают. Концепция не та. Да и Твардовский меня терпеть не может (Новый мир. 2014. № 6)504.

Мне писали из Швеции, что проф. Эрик Местертон усиленно хлопотал о присуждении Ахматовой Нобелевской премии. Он дважды к ней ездил в Ленинград, переводил ее стихи и собирается издать их. Но, к сожалению, с премией ничего не вышло. После присуждения премии Стейнбеку шведский «левый» поэт Карл Венберг писал в шведской газете: «Ахматова, самый гордый из больших лириков старшего поколения, умрет забытой (??? – Д. К.) в своем Ленинграде, хотя Эрик Местертон пытался обратить на нее внимание Академии. Но русские ведь получают премии лишь по политическим соображениям» (цит. по: Р. Тименчик. Т. 1. С. 268).

Сказала, – записывает Р. Орлова в дневник, – про автора: «Наш друг, лагерник». Ася: «После съезда идет поток лагерных рукописей, боюсь, что не напечатаем ничего». Но обещала сама прочитать и дать только лично А. Т.

Ни мы, ни кто-либо из прочитавших не надеялись, что это будет напечатано. Расчет был – Твардовский не может остаться равнодушным. Автору «Василия Теркина» должен быть понятен, даже близок Иван Денисович Шухов. И он уже постарается помочь его автору.

Кроме того, мы были почти уверены, что рукопись, пролежав некоторое время в редакции, естественно, проникнет в самиздат.

Прошло месяца полтора. То Твардовский уезжал, то был очень занят. Сама Ася «ничего подобного не читала», но полагала, как все мы, что публикация невозможна.

В воскресенье в 8 часов утра – звонок. Ася предупреждает, что будет звонить Твардовский, он прочитал, потрясен. Долго говорил с Левой, сказал, что вызовет автора (Р. Орлова, Л. Копелев. С. 77–78).

Для меня это была большая честь, – вспоминал Окуджава в одном из интервью 1992 года. – Приехал. Ажиотаж страшный, а я этого всегда боюсь, у входа – столпотворение, милиция, в зале – Товстоногов, Акимов, Райкин и еще много кто, перед чьим авторитетом трепетал… Но прошло все хорошо (цит. по: В. Бакин. С. 79).

Мы никому не позволим чернить нашу кипучую жизнь, плевать в святое святых советских людей. Давно пора схватить за руку распоясавшихся дельцов поэтической толкучки, оградить память великого поэта от визгливых «творений» хулиганов от литературы, примостившихся за его широкой спиной.