Весной 1919 года едва ли было возможно отыскать в Сибири и в Забайкалье хоть один такой район, где не действовали бы партизанские отряды. Власть Колчака и атамана Семенова распространялась только на города да на железную дорогу с прилегающими к ней селениями, а дальше, и к северу и к югу от железной дороги, лежала враждебная белым обширная страна. В этой стране было все: и своя территория, и свой народ, и своя избранная народом Советская власть, и свои вооруженные силы; не было только постоянных границ. Границы менялись в зависимости от военных удач или неудач. То партизаны расширяли свою страну, отбрасывая японцев и семеновцев ближе к железной дороге, то сами отходили под натиском врага, перекочевывая в дальние села и деревни, или временно скрываясь в лесах. Тогда Советская власть в запятых белыми или интервентами селениях уходила в подполье и, продолжая держать связь с партизанами, всячески помогала им вернуться быстрее.

Отряд Полунина весной 1919 года стоял в большом казачьем селе. Теперь он тоже не был одинок. Справа и слева от него действовали новые партизанские отряды. С этими отрядами полунинцы держали непрерывную связь, а Лукину даже удалось побывать на партизанской конференции, созванной командиром самого большого партизанского отряда Журавлевым.

Имя Журавлева было широко известно всему Забайкалью. Офицер царской армии, он с первых дней революции стал на сторону народа, в дни вторжения интервентов сражался на фронтах против белогвардейцев и японцев, потом ушел в подполье и вот теперь сформировал крупный партизанский отряд, который доставил немало хлопот японцам и белым. Атаман Семенов принужден был даже снарядить против этого отряда карательную экспедицию в составе целой дивизии.

Талантливый военный, Журавлев прекрасно понимал, что разрозненные действия отдельных отрядов часто приводят только к пустой трате сил, что с разрозненными отрядами белояпонцам легче бороться, и на конференции предложил создать единый главный штаб, координирующий действия всех партизанских отрядов, и единое главное командование. Почти все командиры мелких отрядов согласились с предложением Журавлева и его же на конференции избрали командующим.

Вот на эту-то самую конференцию и уезжал Лукин, а во время его отсутствия в отряде произошло событие, о котором, не переставая, говорили не только партизаны, но и все жители села. Отряд приобрел свою артиллерию. Была это трехдюймовая пушка старого образца, и захватили ее партизаны в ночном бою вместе со снарядами в передке, с упряжкой и даже с ездовыми, которые, кстати сказать, никакого сопротивления не оказали и охотно сдались в плен.

Привезли пушку в село на шестерке лошадей и поставили возле поповского покинутого дома, где поместился штаб отряда. Здесь, у штаба, и застал Никиту посыльный.

— Эй, Нестеров! — крикнул он еще издали. — Комиссар тебя мигом требует. Он в станичной избе, с мужицкими делами разбирается.

Никите самому нетерпелось поскорее увидеть Лукина, чтобы расспросить его о партизанской конференции, и, сразу заторопившись, он побежал по широкой улице, где за церковной площадью на взгорье стоял высокий крытый железом дом станичного правления.

Солнце ярко заливало улицу, уже многолюдную, хотя час был и утренний. Жарко горели протертые до блеска окна, а лужицы на дорогах сияли, словно до краев были наполнены расплавленным золотом.

Шла пасхальная неделя, и станичники сразу праздновали несколько праздников: и «светлое воскресение», и освобождение от гнета белояпонцев, и приход партизан, и свой престольный праздник, совпавший с пасхой, и канун «красной горки», которая в этом году обещала быть богатой свадьбами. В домах, где были невесты, тайком готовили приданое, а сами невесты, давно договорившись с женихами о дне умыкания, ждали с нетерпением часа, когда их украдут, и до времени не глядели на своих суженых, на улице сторонились их и держались особняком девичьими пестрыми и смешливыми кучками. А матери невест поглядывали в окна из-за ярких, как летние маки, гераней на прохаживающихся по улице парней, заранее зная, кто из них будет «воровать» их дочерей, а потом придет с повинной и на коленях будет просить у своих будущих тещи и тестя благословить его любовь и долгую счастливую жизнь с их дочерью. И после напускного гнева и упреков в «краже» да в «грабеже» благословят теща и тесть своего будущего зятя, поднимут его с колеи и усадят в красный угол избы, как самого дорогого гостя.

Поднявшись по ступенькам высокого крыльца станичного правления, Никита окинул взглядом пеструю гуляющую улицу и невольно вспомнил, как зимой партизаны ворвались в это село и освободили его, в бою порубив роту японцев и не меньше сотни семеновских головорезов. Тогда село было в трауре. По улице тянулись розвальни, запряженные низкорослыми понурыми лошадьми, чадили догорающие избы, сожженные японцами. В розвальнях необычной кладью на подостланном сене лежали прикрытые мешковиной и рогожами трупы казаков-заложников, которых семеновцы казнили в степи за поскотиной, по дороге своего отступления. На погосте копали могилы. В избах сколачивали гробы.

Никита еще раз посмотрел на праздничную улицу, тряхнул головой, как бы отгоняя невеселые воспоминания, и толкнул дверь.

В комнате, битком набитой народом, в простенке между высоких окон за столом он увидел Лукина, окруженного казаками.

Очевидно, дело разбиралось важное и в нем были заинтересованы все собравшиеся, так как все они смотрели на Лукина выжидательно и почему-то даже с некоторой опаской.

Никита стал протискиваться ближе к столу, чтобы доложить комиссару о своем приходе, но молодой чубатый казак с маленькими усиками над яркими губами решительно оттеснил его плечом и сердито сказал:

— Да погоди ты, погоди чуток… Дай я сперва поясню товарищу комиссару.

Лукин услышал и, отыскивая глазами молодого казака, сказал:

— Кто там пояснить хочет? Поясни.

Молодой казак вышел вперед, как запевала в хоре. Вскинув голову и держа ее немного набок, он шел так, словно хотел пройтись по кругу для зачина танца. Полы его синей бекеши распахнулись и открыли стройные ноги в узких мягких сапожках. На груди у казака красовалась завязанная бантом алая лента с длинными концами — наверное, подарок из чьей-нибудь девичьей косы.

Он остановился перед Лукиным и посмотрел на него лукавым взглядом,