— Ну, поясни, — сказал Лукин, невольно улыбнувшись.

— Так что я, товарищ комиссар, насчет и по причине эпидемии от общества специальным делегатом, — заговорил казак, стараясь похитрее сплести свою речь. Наверное, он очень любил ученые городские слова, понабрался их и был рад при случае щегольнуть ими. — Специальным делегатом от общества, хотя сам в настоящее время являюсь партизаном соседнего Степного партизанского отряда товарища Голубкова и сюда на побывку приехал. Но раз общество просит, почему не помочь — я партизан, мне доступнее.

— Это хорошо, помочь надо, — сказал Лукин. — Партизан — человек передовой, интересы общества для него всегда дороги.

— А как же, — согласился казак, тряхнув чубом. — За то воюем… А об эпидемии, товарищ комиссар, все в бумаге описано, а что не описано, то я доподлинно пояснить могу, как вы бумагу прочтете. Бумагу я вам передал, и она у вас на столе лежит.

— Хорошо, — сказал Лукин и, взяв со стола исписанный карандашом клочок толстой оберточной бумаги, стал читать вслух:

«Мы, хлеборобы — казаки деревни Кычи — просим вас сделать соответствующее распоряжение о снабжении нас спиртом или разрешить выгонку такового ввиду заболеваний, которые у нас сильно наблюдаются».

Лукин поднял брови, взглянул снизу вверх на молодого казака и спросил:

— Это заявление вашего общества?

Но не успел еще молодой ответить, как вперед выступил другой казак — седенький и с такими прищуренными глазками, будто он глядел прямо на солнце.

— Никак нет, товарищ комиссар, — крикнул он по-военному. — Так что это нашего общества будет.

— Ага, — произнес Лукин и взял со стола следующую бумажку.

«Уважаемые товарищи, с великой просьбой к вам, — прочел он. — По усмотрению нашего фельдшера и указанных ему обществом причин заболевания людей и заразные болезни скота. Предложение фельдшера — нужно необходимо спирт для лечения людей и скота, то покорно просим вашего распоряжения сделать товарищеское распоряжение — разрешить нашему обществу выкурить самогонки сколько разрешите».

— Наверное, это? — спросил Лукин молодого казака.

И опять молодой казак не успел ответить, как в глубине толпящихся раздался густой бас: «Это наше», и, раздвинув передние ряды, высунулся к столу дюжий казачина, ростом под потолок и с таким густым чубом, свисающим на лоб, словно это вовсе не был чуб, а целый курдюк породистой рыжей овцы. — Это наше, — повторил казачина и неловко переступил с ноги на ногу, так что разом запели все половицы.

— Ваше? — сказал Лукин, покачал головой, взял со стола третью бумажку и принялся читать. Голос его в наступившей тишине раздавался громко и отчетливо:

«В нижних деревнях свирепствует страшная эпидемия, от которой часто спасаются вином. И так как таковая уже появилась, то просим вас, будем ли мы иметь возможность получить от вас? Если такового нельзя получить у вас, то просим разрешения у нас выгнать ведра три спирту».

— Вот это наше… Это наше, товарищ комиссар! — восторженно крикнул молодой казак. Похоже, он уже начинал беспокоиться, не затерялось ли среди других бумаг его важное заявление.

— Тут еще такие есть? — спросил Лукин, указав на лежащую у него с правой руки стопочку бумаг.

— Есть, есть… — дружным хором ответили толпящиеся у дверей казаки.

— Выходит, вопрос у вас общий? — спросил Лукин.

— Так выходит, товарищ комиссар, — зашумели у дверей. — Положение у всех тяжелое…

— Придется подумать, как исправить, — сказал Лукин. — Только человек я здесь новый и одного никак не пойму: какие это болезни у вас завелись и всегда ли они в весенние праздники начинаются?

— Тиф, — негромко сказал кто-то у дверей, и другой нерешительно прибавил: — Бледная немочь да еще оспа к тому же…

— К весне оно и животина и народ слабеют, — пробасил высокий казачина и пятерней взметнул свой огромный чуб со лба к затылку. — А коли человек ослаб, к нему всякая немочь привязывается, какая ни есть…

— Ну, коли человек слаб, подкрепить его, конечно, нужно, — сказал Лукин и с серьезным лицом оглядел собравшихся. — И хорошо, товарищи, что вы сигнал дали. Эпидемии мы никак не допустим.

— Никак нельзя допустить, — подхватил молодой казак. — Абсолютно…

Казаки повеселели, и все глядели на Лукина, ожидая, какое он вынесет решение — кому позволят гнать самогонку, кому выдадут спирта.

— И во-время вы, товарищи, приехали, — продолжал Лукин. — Тут в соседнем отряде доктор появился, хороший, говорят, доктор, опытный. Мы этого доктора сюда уже пригласили. Он все деревни объедет, всех больных осмотрит и все нужные меры примет, чтобы болезни не заводились — кому оспу привьет, кому укол сделает…

Казаки переглянулись. Никита смотрел на них и едва удерживался от смеха. Они совсем не ожидали такого оборота дела и не находились, что сказать в ответ.

Раньше всех опомнился молодой казак. Он вскинул голову, посмотрел на Лукина с загадочной улыбкой и многозначительно сказал:

— Мы, в этих краях, к уколам не привычны, нам другие лекарства требуются…

Лукин улыбнулся.

— И другие лекарства будут, — сказал он. — Намедни соседний отряд много всяких лекарств добыл — у японцев походную аптеку отбили. Всякие есть, для каждого найдется и на всех хватит. Вы домой поезжайте и скажите товарищам, что не сегодня так завтра сам доктор приедет и, конечно, к тому, кто заявления подавал, в первую очередь.

— Так, значит, и сказать… — проговорил молодой казак и стал глядеть в пол.

— Так и сказать… А вам, партизану, человеку передовому и сознательному, — как бы вскользь заметил Лукин, — с товарищами поговорить следует, разъяснить, что не каждую болезнь самогоном излечишь, на это врачи есть. И еще передайте, что эпидемии