– Переключаешь, парлазит! – Он приближает лицо к схеме. – Где-то у тебя здесь стандартный диод, меня не прловедешь. Так не бывает.

– Гера, отведи иглу – сразу разоблачишь, – советует Стриж.

Кепкин поворотом штурвальчика отводит – линия на экране распрямляется. Подводит до контакта – складывается в угол. Выпячивает губы:

– Да-а… а как ты это делаешь?

Объясняю. Теперь мне раз плюнуть – все объяснить.

– А, прлобой перлехода!.. А обрлатно из диода во встрлечные барьльеры можешь?

– Ты многого хочешь. Пробой – штука необратимая.

– Ну-ну… – разочарованно тянет зловредный, регулярно избиваемый за ехидство женой Кепкин. – Тогда это что! Вот если бы и туда и обрлатно… – И, хихикнув, удаляется.

– Иди-иди к своему разбитому корыту! – кричу я вслед. – Жена тебя все равно бьет.

Тюрин смотрит, пробует, мгновенно все понимает. С восторгом трясет меня за плечи:

– Молодец, Алеша, ну просто молодчина! Так можно формировать микросхемы прямо в машине, даже если она на орбите где-нибудь. Посылать ей коды импульсов с Земли. Или в луноход, под воду – представляешь? И не только диоды так…

Хороший парень Кадмич. Я его давеча прогнал с глаз, обидел, а он зла не держит, рад за меня, развивает идею.

Мишуня Полугоршков солидно спрашивает:

– А какие по параметрам диоды у вас получатся, Алексей Евгеньевич: те, что в магазине по гривеннику, или дороже?

– Дороже, конструктор, гораздо дороже. Это же импульсные!

– И я-а хочу попробовать! – кокетливо тянет Смирнова. Разрешаю. Нажимает наманикюренным пальчиком кнопку – диод. – Ой, как здорово! И просто.

Техник Убыйбатько, отвесив челюсть, с карикатурной опаской тянется к схеме, нажимая кнопку.

– Гы… диод! Гы… диод!

А меня так просто распирает от гордости и добрых чувств.

* * *

Вдруг за дверью раздается звонок, продолжительный финальный трезвон: конец дня. И как сразу у нас здесь все меняется после него – будто после третьего крика петуха в старых сказках. В коридорах становится шумно: это сотрудники других лабораторий, заранее подготовившиеся и занявшие позиции у дверей, сразу хлынули к лестнице и лифту.

Полугоршков взглядывает на часы, потом с некоторой досадой на меня, хлопает себя по лбу, быстро возвращается к кульману, накрывает чертеж, убирает свои карандаши в стол: у дверей снимает комнатные туфли (такие утром обувал Толстобров), надевает кремовые модельные.

И у других интерес к моему изобретению быстро угасает. Кадмич отступает к двери, уходит. Андруша убирает свой стол, надевает пиджак, причесывается. Смирнова возвращается к ящику химстола, на ходу расстегивая халатик, достает зеркало, помаду, все свои причиндалы; лицо ее делается озабоченным.

…Обычно и у нас все готовы к отбою за несколько минут до звонка. Но сегодня своим результатом я отвлек коллег, отнял у них эти драгоценные минуты переключения на внешнюю жизнь. До звонка еще куда ни шло, но уж после него – шалишь: долой все научные проблемы. В умах теснятся иные, у каждого свои. Не такие они и важные, эти свои дела: зайти в магазины, встретиться, позвонить, забрать Вовку из детсада. Могли бы малость и повременить с ними, коль скоро в лаборатории содеялось Новое. Но ведь свои же! То ли здесь ревнивое самоутверждение, то ли просто инерция мира берет свое.

Я и сам досадую: и чего это мне вздумалось потщеславиться, сорвать аплодисменты! Вполне мог бы оставить «триумф» завтрашнему ординарному Самойленко. Неважный я все-таки надвариантник: умом понимаю ничтожность житейских удач и успехов, призрачность счастья-несчастья – а на деле…

Уходит Полугоршков. Сделав нам ручкой, исчезает техник. Алла навела марафет – и при этом пережила столько мучительных терзаний, что от ее по-разному опущенных на мраморный лобик завитков, от по-всякому подрисованных глаз и губ, от расстегнутых-или-нерасстегнутых верхних пуговок и прочего рябит в глазах: складывает все в сумку.

– Алексей Евгеньевич, дистиллятор вам не нужен?

– Нет. И вытяжка тоже.

Смолкает журчание воды. Стихает шум вытяжки.

Лишь Сашка никуда не спешит – откинулся на стуле, посматривает то на уходящих, то на меня с понимающей ухмылкой на тонких губах. Может, хочет со мной поморочиться над новым способом? Ничего не имею против. Вместе потом поедем на его «яве» в мою времянку. Но…

– Александр Иванович, вы не подбросите меня на мотоцикле? – вдруг спрашивает Смирнова, поправляя ремень сумки на красивом плече. – Пожалуйста, я так спешу, так спешу!

Стриж с интересом смотрит на нее:

– Нет. Аллочка, ничего не получится.

– Почему-у?

– Юбка у тебя больно узка. Не сядешь ты в такой на мотоцикл.

– А я бочком.

– А за «бочком» автоинспекция права отнимает.

– Ну-у… не на всех же улицах они стоят!

– А и впрямь? – Стриж нерешительно смотрит на меня, снова на Алку. Та глядит на него прямо и просто. Она хороша собой. А человек он свободный. – Убедила. Поехали!

…И снова я не надвариантный, здешний. Мне эта сцена не по душе, мне хочется даже напомнить Сашке: «А как же Надя?» – хотя никакой Нади нет. Смирнова-то ведь и мне нравится. Современная женщина, которая сама выбирает, куда там. А я тут третий лишний.

Стриж облачается в кожаные доспехи, Алла надевает замшевую курточку. Они торопливо кивают мне, поворачиваются к двери, чтобы выйти.

– Эй, – вдруг спохватываюсь я, – ты про ампулы не забыл? Тетрабромид бора взрывоопасен при соединении с водой – и так далее…

Сашка останавливается, смотрит на меня:

– Ты опять?! Слушай, может, тебе пропустить через себя импульс в обратном направлении? Говорят, помогает.

– Ладно, – машу я рукой, – катитесь.

Минуту спустя вижу, как Сашка везет приникшую к нему Смирнову по Предславинской – вовсе не туда, куда ей домой… Что ж, шансы, что он погибнет, а она рехнется от чувства вины, я уменьшил. Любовь вам да совет!

…И только оставшись один, я сознаю, что никогда больше не увижу этих людей, как сегодня. Перейду в Нуль – а из него куда-то потом занесет?

А теперь-то я перейду, это ясно, чувствую. Именно реализация этой идеи меня и держала здесь. Подсознательно, по тому же тезису: «Ты не искал бы меня, если бы не нашел». Чуяла душа, что могу это сделать. И смог. Сейчас если оглянуться, то неловко даже за беспомощные слепые тыканья со сварочным станком, метания, колебания.