Атака буров захлебнулась. Огонь стал затихать; остатки атакующих развернули лошадей и поскакали под защиту холмов. Старика, которого расстрелял Шон, лошадь потащила за ними: голова его подпрыгивала на неровностях почвы, оставляя за собой длинный след примятой травы.

Бойцы Шона, весело смеясь, поздравляли друг друга с победой; глаза светились торжеством, они выкрикивали что-то, захлебываясь от восторга. Но в грязи осталось лежать много тех, кто уже никогда не будет радоваться вместе со всеми. Шон вдруг понял, что стоит на трупе морячка, который погиб за своим пулеметом, и его охватило горькое чувство вины.

– Этот раунд за нами! – сияя, воскликнул Экклс; как всякий старый солдат, он не обращал внимания на трупы.

– Пожалуй, – не стал спорить с ним Шон.

Поодаль, у всех на виду с трудом поднялась на ноги лошадь; она стояла, сотрясаясь от дрожи, одна нога у нее была сломана и свободно болталась. Вдруг закашлялся лежащий в траве раненый бур, он задыхался, с шумом втягивая в себя воздух пополам с кровью.

– Да, Экклс, этот раунд за нами. Поднимай флаг. Пусть приходят собирать раненых.

Искали раненых бойцов и пристреливали пострадавших животных уже с фонарями в темноте.

– Нкози, на повороте реки низкие берега, и там они поставили своих людей, – доложил Мбежане, которого накануне Шон отправил в разведку. – В том месте нам не пройти.

– Так я и думал, – кивнул Шон. – На, ешь. – Он протянул Мбежане открытую банку с мясными консервами.

– Что он сказал, сэр? – спросил Экклс.

– Они захватили берег вниз по течению.

Шон закурил сигару – кое-как отыскал ее в темноте, порывшись в седельной сумке на своей убитой лошади.

– А в этой грязи сидеть не очень-то… ребята продрогли, – намекнул Экклс.

– Терпение, вахмистр, – улыбнулся Шон. – К полуночи дадим им прикурить. К тому времени большинство отправятся вниз пить кофе возле костров.

– Вы собираетесь штурмовать гребень? – спросил Экклс, и в голосе его угадывалось явное одобрение этой затеи.

– Да. Сообщите всем. Три часа отдыха, а потом возьмем гребень.

– Слушаюсь, сэр.

Шон лег на спину и закрыл глаза. Он очень устал, глаза от дыма и пыли болели, словно в них насыпали песку, нижняя часть тела промокла и замерзла, сапоги отяжелели от грязи. От пороховых газов раскалывалась голова.

«Да, надо было вовремя послать на гребень разведчиков, – думал он. – Боже мой! Что я наделал! Мой первый рейд, а я уже потерял всех лошадей и почти половину людей. А следовало всего лишь послать разведчиков».

Гребень взяли, почти не встретив сопротивления. Несколько часовых противника, улепетывая вниз по склону, показали очень хорошую скорость. Шон сверху окинул взглядом лагерь буров. По всей долине мерцали разбросанные то здесь, то там костры. Вокруг них стояли люди и, задрав голову, смотрели вверх на гребень. Шон дал с дюжину мощных залпов, и они сразу рассеялись.

– Прекратить огонь! – зычным голосом приказал Шон. – Экклс, слушайте мой приказ: всем занять позиции. К нам совсем скоро пожалуют гости.

Буры успели выкопать вдоль гребня окопчики, и солдатам Шона это очень пригодилось: не прошло и десяти минут, как были установлены пулеметы и две сотни уцелевших бойцов встали по местам. Укрывшись за стенками из камня и земли, они приготовились и стали ждать, чем закончится срочно созванный в долине военный совет. Наконец дождались: послышались первые, едва слышные звуки приближающегося противника.

– Они уже близко, вахмистр. Без команды не стрелять.

Буры подкрадывались очень осторожно. Лишь когда между скалами уже различался их шепот, Шон решил, что противник достаточно близко и не стоит его поощрять на дальнейшее сближение: он скомандовал ударить беглым огнем из всех стволов, включая пулеметы. Буры ответили не менее горячо, а в самый разгар перестрелки к ним подключилась пушечка «гочгис» из долины. Первый снаряд пролетел над головой Шона всего в нескольких футах и разорвался в долине у него за спиной. Второй и третий легли прямо среди атакующих бурских стрелков, чем возбудили громкие протестующие вопли, и тогда пушкари, поняв, что их артиллерийское искусство не оценено по достоинству, обиделись, потеряли энтузиазм и умолкли на всю оставшуюся ночь.

Шон ожидал решительной ночной атаки, но скоро ему стало ясно: Леру прекрасно понимает, какие опасности ему грозят, если он введет в бой неподготовленные силы, да еще в условиях ночной темноты. Бурский командир удовлетворился тем, что всю ночь не давал Шону спать: его бойцы, сменяя друг друга, перестреливались с солдатами Шона с близкого расстояния, и эта дуэль продолжалась без перерыва. Шон уже стал сомневаться, мудро ли он поступил, предприняв свой бросок. Скоро рассвет, который застанет его отряд на скалистом гребне перед лицом численно превосходящего противника, к тому же с флангов его порядки не укреплены, линия обороны коротка, ее легко взять в клещи и простреливать с флангов чуть ли не насквозь. Шону вспомнилась битва за Спион-Коп, но и это воспоминание не принесло ему утешения. Можно, конечно, отступить обратно к реке, но от одной мысли об этом у него шевелились волосы. Если в ближайшее время не подойдет подкрепление, поражение окажется неизбежным – и лучше это случится здесь, на высотке, чем в прибрежной грязи. «Будем стоять здесь», – решил он.

На рассвете установилось временное затишье; иногда только постреливала пушка противника, снаряды взрывались в основном ниже по склону. Но Шон чувствовал усиление активности буров. Зловещий шорох и приглушенные звуки с обоих флангов подтвердили его худшие опасения. Но теперь возвращаться под защиту крутого речного берега было поздно, поскольку на фоне рассветного неба уже вырисовывались суровые очертания гор. Казалось, они совсем близко и намерения у них отнюдь не дружественные, как и у многочисленного невидимого врага, поджидающего, когда станет совсем светло.

Шон встал.

– Ложись за пулемет, – прошептал он одному из своих бойцов, уступая ему место.

Всю ночь он палил из этой чертовой неповоротливой штуковины, и от долгого держания рукояток пальцы его скрючились, а плечи невыносимо болели. Двинувшись вдоль линии своей обороны, он шевелил плечами, пытаясь размять их, и время от времени останавливался поболтать с лежащими на животе людьми, стараясь, чтобы его ободряющие слова звучали убедительно.

В их ответах он чувствовал уважение к нему как к солдату. Даже больше, чем просто уважение, – скорее глубокая симпатия и привязанность. Такое же чувство солдаты испытывали и к старому генералу Буллеру. Руководя военными действиями, он совершал много ошибок, у него случались большие потери, но его любили и шли за ним весело, с удовольствием. Шон дошагал до конца линии обороны.

– Как тут у вас? – тихо спросил он Саула.

– Пока нормально.

– Видел уже буров?