Со своего наблюдательного поста на высоком нагорье Майкл каждый день рождественских каникул часами ждал, не увидит ли он хоть какой-то намек, что Шон Кортни вернулся домой. Теперь с чувством вины он вспоминал то удовольствие, которое он испытывал, когда видел сквозь стекла бинокля высокую фигуру Шона в поле и следил за ней, когда она двигалась между только что высаженными рядами акации.

Но теперь ведь его нет. Какое же здесь предательство, если он съездит туда повидать бабушку? Он оседлал великолепную кобылу золотистой масти и глубоко задумался. Наконец вздохнул и, развернув лошадь, поехал прочь от Лайон-Коп к Теунис-Краалю.

«Никогда больше сюда не приеду, – твердо решил он, – тем более когда он вернется домой».

Они устали, ох как они устали, ни рукой, ни ногой не пошевелить. Ян Пауль Леру смотрел на вялые движения своих товарищей, расседлывающих лошадей, надевающих им на ноги путы. Они устали три года бегать по горам и саванне, устали стрелять, их гнетет сознание своего поражения, скорбь по товарищам, которых они похоронили, горечь при мысли о женщинах и детях, которых согнали в лагеря. Щемит сердце при воспоминании о сожженных домах, разоренных хозяйствах, уничтоженных стадах.

Возможно, это конец, думал он, снимая измятую, видавшую виды шляпу. Возможно, всем необходимо признать, что это конец, и сложить оружие. Ян Пауль вытер лицо шейным платком, совсем потерявшим свой цвет от пропитавших его жира и пыли. Скомкав платок, он сунул его в карман куртки и посмотрел на почерневшие от огня руины усадьбы на высоком, крутом берегу реки. Огонь добрался и до эвкалиптов, листья на них пожелтели, увяли и засохли.

– Нет, – сказал он вслух, – еще не конец, мы сделаем еще одну, последнюю попытку.

Ян Пауль двинул лошадь к ближайшей группе своих бойцов.

– Ja, Хенни. Как дела? – спросил он.

– Нормально, дядя Пауль.

Мальчишка совсем исхудал. Впрочем, все они исхудали. Хенни расстелил на траве одеяло и лег.

– Хорошо, – кивнул Ян Пауль и присел рядом. Достал из кармана трубку, пососал. В пустой чашечке еще остался вкус табака.

– Хочешь набить трубочку, дядюшка Пауль? – спросил один из его людей, протягивая ему кисет из антилопьей кожи.

– Nee, dankie[84], – ответил он и поскорей отвернулся от кисета, чтобы подавить искушение. – Прибереги, покурим, когда пересечем Вааль[85].

– Или когда возьмем Кейптаун, – пошутил Хенни, и Ян Пауль улыбнулся.

До Кейптауна тысяча миль к югу, но они направлялись именно туда.

– Ja, прибереги табачок для Кейптауна, – кивнул он, и улыбка на лице его стала горькой.

Вражеские пули и болезни оставили ему шесть сотен оборванных бойцов, лошади их устали до полусмерти, куда им завоевывать территорию размером с Францию! Но это последняя попытка.

– На Кейптаун уже идет Джанни Сматс с большим отрядом, – заговорил Ян Пауль. – Преториус тоже пересек Оранжевую реку, де ла Рей и де Вет следуют за ним, а Зицманн ждет нас на реке Вааль. На этот раз восстанут и будут с нами все буры Кейпа. На этот раз…

Упершись локтями в колени, он говорил медленно – суровый худощавый гигант с растрепанной рыжей бородой, жесткой от пыли и тронутой вокруг рта сединой. От болячек на запястьях обшлага рукавов его покрыли пятна. Стали подходить люди из других групп, подсаживались ближе, слушали и понемногу успокаивались.

– Хенни, принеси-ка Библию, она у меня в седельной сумке. Почитаем немного из Священного Писания.

Когда он закрыл Священное Писание и оглядел сидящих, солнце уже садилось. В молитве прошел час, который можно было бы с большей пользой потратить на отдых. Но, увидев их лица, Ян Пауль понял, что время они провели не зря.

– А теперь спать, kerels. Рано утром трогаемся.

«Если только ночью они не разъедутся», – подумал он.

Самому ему не спалось. Он сидел, прислонившись к седлу, и уже в сотый раз перечитывал письмо от Генриетты. Оно было написано четыре месяца назад, полтора месяца шло к нему, переходя из рук в руки многих людей, которые у них отвечали за почту. Генриетта подхватила дезинтерию, двое младших детишек, Стефан и малыш Пауль, умерли от witseerkeel[86]. Эта болезнь опустошила концентрационный лагерь, и супруга очень опасалась за старших детей.

Свет померк, и буквы уже не различались в полутьме. Ян Пауль продолжал сидеть с письмом в руках. «Заплатив такую цену, – думал он, – мы могли бы хоть что-то получить взамен».

Возможно, есть еще шанс. Возможно.

– По коням! По коням! Англичане!

Крик донесся с нагорья на той стороне реки, где он расставил сторожевые пикеты. В утренней тишине он прозвучал отчетливо и ясно.

– По коням! Англичане!

Крик подхватили по всему лагерю. Ян Пауль встряхнул за плечо лежащего рядом мальчика – тот, слишком измотанный, спал без задних ног.

– Хенни, просыпайся. Снова придется бежать.

Уже через пять минут он вел свой отряд в ночи через горный хребет на юг.

– Все еще держится строго на юг, – заметил Шон. – Три дня прошло, а они так и не сменили курса.

– Похоже, Леру что-то задумал, – согласился Саул.

– На полчаса остановимся, дадим лошадям отдых.

Шон поднял руку, и колонна за его спиной рассыпалась. Люди спешивались, отводили лошадей в сторону. Отряд всего неделю назад получил свежих лошадей, но от долгих часов непрерывной скачки животные устали. Люди же, напротив, держались молодцом – бодрые, с решительным настроем. Шон слушал их разговоры и шутки, смотрел, как они двигаются, как смеются. Он сумел сплотить их в крепкую воинскую единицу, которая после провала год назад, когда в горах Леру захватил их врасплох, уже много раз доказывала свою боеспособность. Шон усмехнулся. Они заслужили имя, под которым воевали. Он отдал лошадь Мбежане и, разминая затекшие мышцы, двинулся в тень небольшой мимозы.

– Как думаешь, что затевает Леру? – спросил он, принимая от Саула сигару.

– Например, хочет захватить кейптаунскую железную дорогу.

– А что, может быть, – согласился Шон, с облегчением опускаясь на плоский камень и вытягивая ноги. – Боже мой, меня уже тошнит от всего этого. Почему, черт возьми, они никак не могут признать, что все кончено, зачем они продолжают?

– Скала не гнется, – сдержанно улыбнулся Саул. – Но мне лично кажется, она уже вот-вот сломается.

– Полгода назад мы тоже так думали, – отозвался Шон и повернул голову. – Да, Мбежане, в чем дело?