трибунами того года, и выдвигались требования исполнить обещанное. Увидев это, консулы замыслили под благовидным предлогом войн успокоить возмущенную и растревоженную часть общества. Действительно, как раз в это самое время римская земля терпела ущерб от шаек грабителей из соседних городов и еще каких-то набегов. 3. Итак, с целью наказания этих нарушителей они выставили боевые знамена и начали набирать войска из граждан. Но, хотя бедняки не стали являться на набор, консулы не имели возможности применять к неповинующимся законное принуждение, ибо трибуны встали на защиту плебса и были готовы воспрепятствовать любой попытке наложить арест на личность или имущество уклоняющихся от военной службы. Тогда консулы прибегли к многочисленным угрозам, что не уступят подстрекателям плебса, оставив тем самым скрытое подозрение, что собираются назначить диктатора, которому надлежало, упразднив остальные должности, одному иметь тираническую и неподотчетную власть. 4. И как только плебеи возымели это подозрение, они, испугавшись, что назначат Аппия, человека сурового и строгого, решились все терпеть вместо этого.

LXXXII. После набора войск консулы, приняв командование, вывели силы против врагов. Итак, Корнелий, вторгшись в пределы вейян[964], увел захваченную там добычу, а затем, когда вейяне отправили послов, отпустил им за выкуп пленников и заключил годичное перемирие. А Фабий с другим войском напал на землю эквов, потом оттуда — на землю вольсков. 2. Конечно, какое-то непродолжительное время вольски вытерпели, хотя их поля подвергались разграблению и разорению. Затем, отнесясь к римлянам с презрением, поскольку те пришли с небольшими силами, вольски взялись за оружие и сообща устремились на помощь своим с территории анциатов, приняв решение скорее поспешное, чем осмотрительное. Несомненно, если бы они напали раньше, застав врасплох рассеявшихся римлян, то обратили бы их в паническое бегство. Теперь же, узнав об их нападении от тех, кого он отправил на разведку, консул, быстро отдав приказ, вернул разосланных для фуражировки воинов и поставил их в строй, подобающий для сражения. 3. Вольсков же, продвигавшихся с презрением и дерзостью, охватывает страх ввиду неожиданного зрелища, когда вопреки их чаяниям показалось все войско врагов, стоявшее в боевом порядке, и тут уж не стало никакого дела до общей безопасности, но каждый думал только о собственном спасении. А потому, развернувшись, они бежали со всех ног врозь по разным дорогам, и большинство благополучно достигло города, но один небольшой отряд, который был лучше всех организован, бегом взобрался на вершину некоей горы и оставался здесь с оружием наготове всю следующую ночь. Однако, когда в ближайшие дни консул расставил вокруг холма стражу и перекрыл все выходы, голод заставил их покориться и сложить оружие. 4. Консул, приказав квесторам продать добычу, которую он захватил, а также трофеи и пленников, увез вырученные деньги в город. И немного спустя, подняв войско, отвел его из вражеской земли домой, так как год уже завершался. А когда настали выборы магистратов, патриции, видя, что народ раздражен и сожалеет об осуждении Кассия, решили принять в отношении народа меры предосторожности, чтобы тот снова не поднял каких-нибудь волнений в надежде на подкуп и раздачу наделов, обольщенный искушенным в демагогии человеком, получившим должность консула. Казалось же им, что легче всего удастся воспрепятствовать тому, к чему стремится народ, если консулом станет человек с наименьшими симпатиями к нему. 5. Поэтому, решив так, патриции побуждают домогаться консульства одного из обвинителей Кассия — Цезона Фабия, приходившегося братом тогдашнему консулу Квинту, а из остальных патрициев — Луция Эмилия, мужа аристократического образа мыслей. Когда же они стали добиваться этой должности, плебеи, не имея возможности помешать, покинули выборы и удалились с Поля[965]. 6. Ведь на центуриатных собраниях преимущество при голосовании принадлежало самым знатным и имеющим первые имущественные цензы, и редко случался какой-нибудь вопрос, который решали средние разряды; последняя же центурия, в которой голосовала самая многочисленная и беднейшая часть плебса, обладала одним, заключительным, голосом, как и раньше мною уже упоминалось[966].

LXXXIII. Итак, в двести семидесятом году от основания Рима консульство получают Луций Эмилий, сын Мамерка, и Цезон Фабий, сын Цезона[967], когда архонтом в Афинах был Никодем. Им, как они того и хотели, не пришлось испытать никаких беспокойств от гражданского раздора, поскольку город обступили внешние войны. 2. Действительно, у всех народов и во всех местах, как у эллинов, так и у варваров, прекращение бед извне обычно разжигает междоусобные и внутренние войны, а в особенности это испытывают те, кто выбирает из стремления к свободе и власти жизнь ратную и полную лишений. Ведь натуры, научившиеся добиваться большего, с трудом переносят утрату привычных занятий, и поэтому самые разумные из руководителей постоянно возобновляют какую-нибудь вражду с чужеземцами, полагая, что внешние войны предпочтительнее внутренних. 3. Так вот, тогда, как я сказал, по воле божества на консулов сразу обрушились восстания подчиненных народов. Ведь вольски, либо понадеявшись на гражданскую смуту у римлян, поскольку, мол, плебс вовлечен в борьбу с властями, либо побуждаемые стыдом за предыдущее поражение, случившееся без боя, либо возгордившись вследствие многочисленности собственных войск, либо в силу всего этого, приняли решение начать войну с римлянами. 4. И, собрав молодежь из всех общин, с одной частью армии они отправились в поход против городов герников и латинов, а с помощью остального войска, которое было самым многочисленным и сильным, предполагали давать отпор тем, кто нападет на их города. Узнав это, римляне решили разделить свои силы надвое и одной части нести охрану территории герников и латинов, а другой — опустошать землю вольсков.

LXXXIV. Когда же консулы жребием распределили войска между собой, как у них заведено, то войско, предназначенное для помощи союзникам, получил Цезон Фабий, а Луций с другим пошел против города анциатов. Оказавшись вблизи границ и заметив вражеские войска, он тогда устроил лагерь на холме напротив них, и, хотя в следующие дни враги часто выходили на равнину и вызывали его на битву, Луций вывел свою армию, когда посчитал, что наступил подходящий срок. И прежде чем вступить в рукопашный бой, он долго призывал и ободрял бойцов, затем приказал подать сигнал к сражению, и воины, издав обычный боевой клич, в сомкнутом строю по манипулам[968] и центуриям начали битву. 2. А когда они израсходовали копья и дротики, а также все имевшиеся метательные снаряды, то, обнажив мечи, схватываются друг с другом, каждый обладая равной отвагой и рвением в бою. И способ ведения боя, как я и ранее говорил[969], был у них схожим, и не давали