Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так начался этот разговор.
– Ты думаешь, я не понимаю, что между нами всегда оставалось что-то недоговоренное? Ты думаешь, я не чувствовал, как ты скрывалась от меня, как скрыла теперь то, что произошло между вами?
– Между нами ничего не произошло. Я не знаю, почему он смутился.
– Хорошо, пусть так. Я всю жизнь чувствовал, что люблю больше, чем ты, что ты от самой любви всегда, еще девушкой, ждала чего-то другого. Ты всегда заставляла себя любить меня, даже в наши самые счастливые дни. Когда ты, наконец, позвала меня и я приехал в зерносовхоз, думаешь, я не видел, как у тебя что-то оборвалось, потускнело? Вот скажи, что это неправда? Ты думаешь, я не замечал, как ты грустишь и завидуешь чужому счастью? Ты всю жизнь доказывала себе и другим, что меня нельзя не любить, а сама не любила.
– Это неправда.
– Нет, правда. Если бы между нами была полная откровенность, ты и теперь рассказала бы, что произошло между вами.
– Ничего не произошло. Ты мне веришь?
Он промолчал. Я в темноте поискала и нашла его руку. Он отнял руку.
– Ты не знаешь, как я мучился ночами, лежа подле тебя, потому что мне казалось, что у тебя счастливые сны, в которых ты счастлива не со мною. Я сам виноват, не нужно было надеяться, что ты, наконец, полюбишь меня. А ты столько лет прожила с нелюбимым!
– Неправда!
– Ну, с не очень любимым, не все ли равно!
Диван заскрипел в столовой, должно быть, и отец не спал. Я вспомнила его расстроенное лицо, когда, проводив гостей, мы вернулись и он вдруг перекрестил меня на ночь.
– Ты можешь молчать, я не стану настаивать. Скажи мне только одно: вы переписывались после Сталинграда?
– Нет. Я получила от него только одно письмо. Он был при смерти и хотел проститься со мною.
– Почему с тобой? Если ты говоришь мне правду – почему с тобой? Что за странная мысль!
– Не знаю.
– Я читал это письмо, думал о том, что он одинок, так же, как я.
– Тебе не стыдно?
– Да, я одинок. Ты не притворялась бы, если бы не была передо мной виновата. Ты притворялась с первой минуты, когда он вошел, неужели ты думаешь, я не заметил, как ты волновалась? Ты запретила ему являться при мне, а он не выдержал и пришел, и ты рассердилась на него, а сама в глубине души была рада.
Я встала и зажгла свет. Андрей лежал, закинув руки под голову, и у него было мрачное лицо, с косящим неподвижным взглядом.
– Андрей, опомнись, что ты говоришь?
– То, что ты слышишь.
– Даже если Володя влюбился в меня – разве это так уж страшно? Мало ли кто еще может влюбиться в меня?
– Да, страшно. Потому что ты всегда мечтала, не знаю о ком… А я… Ты думаешь, я не вижу, что ты радуешься, когда я уезжаю?
– Андрей!
– Да, да. Ты лежишь подле меня, а думаешь о другом. И всегда было так, еще с первых дней в Анзерском посаде, когда ты обещала, что будешь моей женой, и притворилась из жалости, что полюбила меня. Да, из жалости, и вот уж как дорого обошлась мне эта жалость!
Он сел на постели. У него было усталое лицо, сразу постаревшее, с глубокими складками у рта. Ремень с пистолетом висел на спинке кровати, он скользнул по нему потускневшим взглядом. Он был в отчаянье, я видела, что он стыдится своей ревности, которую всегда скрывал от меня, что ему трудно бороться с желанием – не знаю – ударить меня, уйти. Застрелиться?
Но как будто это был не Андрей, а какой-то незнакомый мужчина в измятой пижаме, перед которым я за что-то должна была отвечать и бог весть в чем провинилась, так я смотрела на него, не думая ни о чем, в оцепенении, от которого не могла освободиться. «Да, это он. И нужно что-то придумать, чтобы все стало как прежде, когда я любила его. А я не хочу и не буду ничего придумывать, а буду желать, чтобы между нами все было безжизненно, пусто».
Это продолжалось недолго, не больше минуты, а в другую минуту я уже бросилась к Андрею, не помня себя.
– Милый мой, родной, не сердись, или, даже лучше, сердись, но только не думай, что я так перед тобой виновата! Да, ты прав, у меня бывают какие-то глупые мысли, какие-то обрывки мыслей и чувств, о которых я не говорила тебе, и хорошо, что не говорила, потому что мало ли что мелькнет и исчезнет, мало ли что может присниться, когда человек не владеет собой? Да, ты прав, я неискренне рассказала тебе о Володе. Я должна была рассказать и не знаю, почему я не сделала этого, должно быть, боялась огорчить и расстроить тебя. И сейчас молчала так долго, потому что была оскорблена, что ты подозреваешь меня. Ну, прости меня! Я виновата.
Я целовала Андрея и умоляла простить меня, и только раз, может быть, мелькнула в душе горькая мысль, что я уговариваю не только его, но себя. Но только мелькнула!
Мы проговорили, пока