полуартифекса, и теперь нос, губы Репрева бледнели, как лилии, плечи клонились, он качался, как заклинатель змей, и словно усыхал, а ресницы трепыхались, приоткрывая бессмысленные, укатывающиеся за глазницы белки. И когда полуартифекс повалился набок, Агния зачерпнула изумрудными глазами матовый свет ламп, издала живительный вздох, раскрыв овалом пасть, обернулась на Астру и вполсилы проговорила его имя.

Астра, теряясь, к кому податься первым, кинулся к Репреву и перевернул его на спину за плечи: живой, но плохой, не при смерти, но лишённый всяческих сил. Полуартифекс моргал и рвано дышал. Плащ под ним слезливо пищал. Потом Астра помог подняться Агнии – она уже сама стояла на ногах, опираясь рукой о стол. Кое-как подняли Репрева.

Астра не мог наглядеться на Агнию – живую, рядом! И больше, казалось, ему ничего в целом мире было не надо. Её возвращение к жизни, к нему, он принял как должное, как нечто само собой разумеющееся, то, что должно, обязано было неотвратимо случиться. Агния цепко держалась за плечо Астры, обнимая за шею, и он отдал бы последнюю каплю крови, чтобы защитить её. Её и Репрева.

Послышался шум скоро приближающихся шагов. Дальше для юного кинокефала всё шло как в тумане: в голове зазвенело, сердце заколотилось, кровь забурлила, все чувства обострились. Что делать: развернуться и пуститься наутёк? Нет, некуда бежать… Но что, что же делать?

Выбив ногами двери, отряд налетел, окружив троицу щитами и тупорылыми носами дробовиков.

Астра сделал грудь колесом и, унимая дрожь в руке, выставил вперёд копьё, кидая исподлобья неистовые, бесстрашные взгляды на отряд.

От подобной дерзости пара дробовиков повесили носы, пара шлемов переглянулись между собой, но всё же спускать Астру с мушки никто не собирался.

«Репрев, а Репрев… – шептал Астра, не поворачивая головы, и вздёрнул плечом, на котором лежала рука полуартифекса, привлекая этим движением его внимание, – спрячь за собой Агнию, своим телом, мы закроем её с двух сторон».

«Поздно, уже поздно… – с трудом ворочал языком полуартифекс. – Слишком поздно. Сейчас начнётся пальба. Да и тебе ясно сказали: не двигаться».

– Опустите оружие, – приказал искусственный голос. – Если вы ослушаетесь, мы вправе открыть по вам огонь.

– Что вам нужно?! – охрипшим голосом прокричал Астра.

– Отдайте нам Агнию, и мы отпустим вас. Лягте на живот и скрестите руки за головой. Повторяю: опустите оружие, иначе мы откроем огонь. Считаем до «трёх». Раз!..

«Самаэль?»

«Да, мой полуартифекс?» – послышался в голове полуартифекса голос его слуги.

«Пока меня не будет, ты сможешь оберегать пленных в тюрьмах?»

«А вас не будет? – спросил Самаэль, изображая удивление. – В камерах газопроводные трубы, через которые Цин-гу-лон может в любую минуту пустить ядовитый газ. Прикажете разобраться с ними?»

«Да… да, пожалуйста».

«Будет исполнено, мой полуартифекс», – и голос дракона потух в голове полуартифекса Репрева.

Два!..

Астра сжал в руке перо, будто в нём была вся надежда. «Только бы вышло, только бы вышло…» – молил он всех артифексов. Закрыл глаза и сказал только одно слово: Орион.

Полупрозрачные, как мираж, силуэты троицы как бы стёрлись штрихом куда-то вбок пространства. Прогремели выстрелы – пули прошли сквозь них. И те из отряда, кто не успел нажать на спусковой крючок, сейчас валялись на спине и благодарили про себя доктора Цингулона за то, что он сделал их броню непробиваемой.

– Прекратить огонь! – прокричал капитан Аргон, хотя никто уже и не думал стрелять.

Полуартифекс Репрев, Астра и Агния, ещё примерно с минуту помигивали размытыми очертаниями, чтобы потом, в конце концов, исчезнуть совсем.

Астра почувствовал, что он падает. Все ощутили себя в свободном падении. Мир закрутился, как колесо, и если секунды назад их окружал отряд, то сейчас, откуда-то сверху, упала другая картина: завитки волн рассыпались на берегу разваренной белой коралловой крупой, просачивались через тесные щели сплюснутых, как прихлопнутый ладонью шарик пластилина, голышей и безропотно возвращались в океан. С шебуршащим плеском разбивалась недоросль-волна, выволакивая зелёно-бурые, осклизлые, словно в околоплодном пузыре, водоросли, похожие не то на слизней, не то на срезанную гриву морских коньков, и недоросль-волна выплёскивалась с пограничным, потусторонним звуком – звуком между сушей и океаном, между двумя мирами. Где-то вдалеке над головой запричитала пиликаньем чайка. Нос дразнили йод и соль, приносимые подхлёстывающим вполсилы ветром. Небо со скрученными в выжатые спирали прокопчёнными облаками сливалось с серой, почти как железная руда, сумрачной водой. Снег нигде не лежал, но стояла сковывающая зябь.

Юный кинокефал сидел на чём-то мягком, сжимая в руках копьё, и уже испугался, что они снова провалятся в неизвестность, но нет – на этом их перемещения кончились: просто он завалился задом во взрыхлённую, волглую землю. Его по-прежнему обнимали за плечи Агния с Репревом и тоже увязали хвостами в землю.

– А у сторожевых уши на шлеме складываются, ну, когда они стреляют, – отдышиваясь, говорил Репрев. – Наверное, чтобы они не стояли как живая мишень – в голову удобнее целиться, когда уши торчком. Ты как думаешь, Астра?

– Сейчас? Ты у меня об этом сейчас спрашиваешь? – гневно протарахтел Астра.

– А что, нельзя? – обиделся Репрев. – Так и думал, что ничего ты, Астра, в военном деле не понимаешь.

– Будь по-твоему, – вздохнул он, вернув копьё другу, и полуартифекс надел кольцо на указательный палец.

Откуда-то сбоку послышался скрип двери, и троица разом повернула на него головы. Перед ними стоял пантера-феликефал с отливающей лоском чёрной шерстью, приведи которую в порядок, и тогда бы она могла потягаться в красоте с шерстью полуартифекса. Маленькие, короткие, но тугие ручонки, кажется, немного непропорциональные телу. Не высокий, не низкий, но скорее низкий, чем высокий. Большая, мятая, словно в рытвинках и бугорках, голова с теряющимся носом – чёрный, облезший к губам, когда он попадал на свет, его выдавал липкий блеск. Глаза цвета ряски на пруду – подхалимские, по-лисьи хитрые, ребячески-беззаботные и с невыводимой смешинкой, и со зрачками, как яблочки. Мраморные непослушные, кучерявые усы, парочка на подбородке – с виду как общипанная бородка, и даже на бровях – усы.

– Всю мяту мне помяли, оборванцы! – подбоченившись, отчитал их Орион. – И скажу вам по секрету, профессионалы никогда не целятся в голову… Вот с чем мне теперь пить чай?

– И ты даже не удивишься для приличия? К тебе с неба только что свалилась троица пришельцев, а ты беспокоишься о своей мяте! – возмутилась Агния, поудобнее устраиваясь в грядке.

– Ну, какие вы пришельцы? – глаза Ориона хитро заблестели в предвкушении какого-то озорства. – Мне известно, кто вы такие.

– Ну, и кто же мы? – подал голос Репрев, недоверчиво разглядывая бывшего отрядовца.

– Вас папуля