Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А как он выглядел, ну, доброжелатель? – задал очередной вопрос Репрев.
– Без особых примет, – ответил Орион, ворочая ложкой в чашке. – На тебя был похож. На меня был похож.
– Я не феликефал, Орион, если ты не заметил, – устало вздохнул полуартифекс. – Ты кинокефала от феликефала не можешь, что ли, отличить?
– Я-то могу, – хмыкнул он. – Поэтому и говорю: был похож на тебя и на меня. Ну, не было в нём никакой отличительной чёрточки, за которую глаз бы мог зацепиться! Как… как у гиен! Если ты не знаешь, что они феликефалы, ты в жизни не догадаешься, что они – феликефалы, а не кинокефалы! Знавал я одну гиену-феликефала – у него было не всё в порядке с головой, но он был мне как первый учитель.
– Это он научил тебя картографии? – спросил с вялым любопытством Астра.
– Не, он научил меня, как стрелять! После этого я и захотел вступить в отряд папули. Картографии я научился в академии малахитовых искусств. У меня даже есть разрешение на малахитовую кисть.
Астра одарил Ориона почтительным взглядом.
– Так, может, наш доброжелатель – гиена-феликефал? – предположил Репрев.
– Нет, точно не гиена! – ответил без промедления Орион.
– Уже что-то! – вставил с иронией полуартифекс, кашлянул в кулак и продолжил: – Что мы имеем: ни имени, ни как выглядит этот доброжелатель мы так и не выяснили. Ни откуда он, ни что он, собственно, хотел… А правда, что он от тебя хотел, Орион? Кроме карты и твоего дневника, которые непонятно как очутились в другой части Коридора. Но что было потом? Доброжелатель пошёл добывать малахитовую траву?
– Да какая трава – она ему и даром не нужна, он мне сам об этом сказал! – проскрипел Орион, махнув рукой, и начал живо рассказывать: – Помню, вбежал я в свой новый дом, радуясь, ну, точно ребёнок, что навсегда избавился от отряда, а потом думаю: поблагодарить забыл! Выскочил, а доброжелатель как сквозь землю провалился!
– Почему я не удивлён, – закатил глаза Репрев.
– Чему удивляться там, где всё сбывается? – беззаботно улыбался Орион. – Как выглядел доброжелатель, спрашиваете… Ну, серая шерсть, серые, невыразительные глаза, сурьёзные такие или с какой грустинкой – я так и не разобрал. Но у тех, кто много знает, всегда грустные глаза. Среднего роста, не худ, не толст. Никакой. Такой же, как все. Неулыбчивый. Одет был с иголочки, в такой строгий щегольской костюм, как у секундариев Кабинета, а может, даже – самого Примария! А ещё при нём был чемоданчик – и чего в нём только не было! Мелки, которыми я вашу карту и нарисовал, какие-то медицинские прибаутки – он же мне скальпелем и пинцетом маячки достал: один с пятки, другой, о котором я даже не догадывался, – с плеча! Вот же хитрый гад – этот Цингулон, говорил: прививка, прививка! Везде ему мерещились предатели!.. И даже зашивать не пришлось – надрезики крохотные-крохотные, ювелирная работа, ничего не сказать!.. А может, он доктор? – бодро озвучил своё предположение Орион, наваливаясь локтями на стол.
– Всё может быть. Доктор, который строит дома с закрытыми глазами и без дела разгуливает по Зелёному коридору, не охотясь ни за какой малахитовой травой, – съехидничал Репрев, чем сильно расстроил Ориона – его просветлевшее лицо вмиг потемнело.
В дом, под сконфуженно и тревожно подсматривающие глаза сидящих за столом, вернулась Агния. Сгорбившись, хлюпая босыми и мокрыми ногами по скрипучим половицам, царапая их длинными когтями и с руганью наступая пятками на редкие шляпки недобитых в доски гвоздей, она плелась в душевую комнату. Пока никто не видел, она шла по стеночке – раны стягивали кожу, и каждый шаг отзывался болью. Когда Агния доковыляла, наконец, до двери с гипсовым панно тусклого розового цвета, на котором двое феликефалят – мальчик и девочка – поливали друг друга водой из ушата, за дверью она обнаружила точное воспроизведение сюжета панно, правда, без участия феликефалят: в узенькой квадратной комнатушке стояли две дубовые шайки. А ещё нахохлившаяся мочалка на скамейке, чахлый, надломленный, как хлеб, кусочек коричневого мыла, и больше ничего. Из одной шайки, воду в которой также любезно согрел полуартифекс Репрев, шёл пар, обнимающий пыльную одинокую лампочку на потолке, в другой шайке, очевидно, металлом блестела холодная вода.
Стиснув зубы, Агния с трудом, но смогла присесть. Наклонившись над ведром с холодной водой, она не узнала себя в отражении, шарахнулась: её прежде милую мордочку изрезали параллельно идущие один за другим глубокие шрамы, чем-то напоминающие… Агния призадумалась, хотела заплакать, но не заплакала, а позвала Астру. Через мгновение послышались семенящие скорые шаги, и за дверью раздался его встревоженный голос:
– Что случилось, Агния?!
– Ты не мог бы попросить у Ориона гуталина, пожалуйста?
– Чего, прости? – озадаченно переспросил он и придвинулся ухом к двери.
– Гу-та-лин, – повторила она по слогам. – Спроси у Ориона, есть ли у него гуталин. Если есть, пусть даст, я потом верну. Просьба не совсем обычная, я понимаю, но все объяснения позже. И не мучай меня вопросами, просто сделай, как прошу.
– Хорошо-хорошо, – угодливо проговорил Астра. И спустя пару томительных минут в дверь