Качество службы определялось не только соотношением количества прихожан к священникам, но и уровнем компетентности последних. В 1914 г. церковная печать обращала внимание, что в 1910‐е гг. среди духовенства лиц с полным семинарским образованием было на 30–50 % меньше, чем в 1890‐е гг.[1758] Обер-прокурор в 1916 г. во всеподданнейшем отчете сообщал, что «по степени образования епархиальное духовенство представляет из себя довольно разнообразную массу, от лиц с высшим богословским образованием до лиц малообразованных. В этом отношении значительное разнообразие наблюдается даже между отдельными епархиями, не говоря уже про состав духовенства одной и той же епархии. В некоторых епархиях, особенно Сибирских и Приуральских, чувствуется большой недостаток в богословски образованных пастырях: например, в Иркутской епархии в 1914 г. из числа 237 священников с полным семинарским образованием был только 91 человек; в Оренбургской епархии в составе 825 священников получивших богословское образование было только 331; в Пермской епархии из 749 священников только 261 чел. получил богословское образование. Обратное явление замечается в Центральной России, где священниками в громадном большинстве состоят лица с полным семинарским образованием»[1759].

К следующей группе факторов падения престижа церкви в начале ХХ столетия относится ее зависимое положение от государства и необходимость исполнения административных функций. Ряд исследователей соглашаются с тем, что ведение метрических книг, регистрация фактов смерти, оглашение царских указов и манифестов, а также увещевание крестьян с целью предупреждения народных волнений — все это отвлекало священнослужителей от их непосредственных обязанностей[1760]. С другой стороны, исполнение этих обязанностей, наоборот, сплачивало церковь и общество, делая священника важным свидетелем и участником повседневного существования прихожанина. При этом несомненным представляется другое — в синодальную эпоху в массовом сознании прихожан священник идентифицировался в качестве представителя власти, следовательно, рост или падение авторитета власти в сознании подданных коррелировались с их отношением к церкви. Более того, в сознании крестьян понятия «Царь» и «Бог» были взаимосвязаны и в народной обсценной лексике за оскорблением монарха нередко следовало ругательство в адрес бога[1761].

Среди российского духовенства не было абсолютного единства по вопросу о формах взаимоотношения церкви и государства. В 1890–1900‐х гг. развивалось обновленческое движение, выступавшее за созыв Поместного собора. С. Л. Фирсов рассматривает данное движение как альтернативный выход из церковного кризиса, но отмечает препятствия, чинимые синодальным духовенством и, в первую очередь, обер-прокурором Святейшего синода К. П. Победоносцевым, видевшим в российских священниках чиновников[1762]. А. Попов, М. А. Бабкин также считают идеи созыва Поместного собора и отделения церкви от государства преобладающими в среде православного духовенства, а Л. И. Земцов и вовсе акцентирует внимание на революционизации духовенства, отмечая, что идеи свержения монархии проникали даже в монашескую среду[1763].

В условиях социально-политического раскола духовенства непримиримая позиция его синодальной части еще больше дискредитировала церковь. Показательно в этой связи отлучение в 1901 г. от православия графа Л. Н. Толстого, что восстановило против церкви даже оппонентов русского писателя. В. В. Розанов, не разделявший религиозных убеждений Толстого, писал: «Толстой, при полной наличности ужасных и преступных его заблуждений, ошибок и дерзких слов, есть огромное религиозное явление, может быть, величайший феномен религиозной русской истории за 19 веков, хотя и искаженный. Но дуб, криво выросший, есть, однако, дуб, и не его судить механически формальному „учреждению“… Акт этот потряс веру русскую более, чем учение Толстого»[1764]. Но отлучение писателя от церкви было только первым потрясением. Следующим стали прошедшие впервые в России публичные похороны писателя 10 ноября 1910 г. Российская православная церковь отказалась проводить по нему панихиду, однако ее провели священники Армянской церкви Петербурга, воспользовавшись конфессиональной обособленностью Армяно-григорианской церкви в Российской империи. В результате 7 и 10 ноября стали в России днями памяти Толстого, регулярно отмечавшимися российским студенчеством, носившими как антицерковный, так и революционный характер.

Тем не менее в официальных церковных изданиях начала ХX в. преобладало два условных подхода к объяснению причин падения престижа церкви: конспирологический и культурологический. Согласно первому подходу причины потери духовных связей с прихожанами относили на счет воздействия «разных агитаторов и проходимцев, старавшихся вооружить прихожан против духовенства»[1765]. Некоторые представители православного духовенства революционную активность объясняли не иначе как еврейской пропагандой, события 1905 г. называли «еврейской революцией»[1766]. Ксенофобская риторика отдельных священников находила определенное сочувствие среди прихожан в периоды обострения национальных отношений в империи и создавала иллюзию временного духовного единения церкви и представителей коронной нации. Вместе с тем конспирологическая теория терпит крах хотя бы в силу того, что спад религиозности проявлялся не только в редком посещении церкви, но и в участившихся случаях бытовых конфликтов между прихожанами и священниками, причиной которых часто выступало неблагоповедение самих священнослужителей. На последнее обстоятельство обращалось внимание в церковной печати, многие авторы связывали это с понижением уровня образования священников.