сочинённый по просьбе Алёши, когда мы шли из школы к мосту у ст. Шарташ.

(Он сказал: «Вон труба, сочини про неё. И как по ней лезет мужик…»)

Дымит труба в февральском небе,

Ползёт по лестнице мужик.

И я подумал: «Так и мне бы

Брать в этой жизни этажи!»

Но мне сказали: «Оглянись!

Ведь он ползёт не вверх, а вниз».

…А под трубой стоит жена.

Да, наша жизнь напряжена…

17 февраля 1994 г.

* * *

Не буду рвать случайную траву,

Что выросла на маминой могиле:

Коль семя залетело, значит, здесь

Ему судьба велела прорасти.

Не обижайся, мама, и прости,

Что с бархатцами и ромашкой милой

Растёт трава, как в том тюменском рву,

Где я когда-то, тонкий, загорелый,

Ловил жуков, искал заветный клад…

Я прибегал потом к тебе, назад —

Из мира игр, из сказочного лета,

И ты смеялась, из моих волос

Вытаскивала мусор и колючки

И светлый пух семян чертополоха…

И может быть, совсем-совсем не плохо,

Что здесь не то пырей,

не то болиголов

Раскинул скромно зонтики соцветий.

Как будто я опять в давнишнем лете.

…Ну, вот и всё.

Не надо больше слов…

24 июля 1994 г.

Посвящается Ане Русецкой,

нарисовавшей для конкурса о рыцарях

очень славную картинку

Если в старых хрониках порыться,

Можно отыскать одну легенду.

Жил на свете очень скромный рыцарь —

Не богатый, а, скорее, бедный.

Следует сказать, что был он смелый

И не избегал боёв турнирных,

Но больших успехов там не делал,

Так как по характеру был мирный.

Разводил он дома певчих пташек,

Собирать любил в лугах цветочки.

И однажды в поле средь ромашек

Повстречался с королевской дочкой.

А потом — как в самой доброй сказке —

Никаких там страшных поворотов,

Лишь любовь да радужные краски.

И король-папаша был не против.

Вскоре свадьба в королевском доме.

(Были гости разодеты в бархат…)

А когда король-папаша помер,

Скромный рыцарь сделался монархом.

Стал он править мирно и не строго —

Не страна, а просто луг весенний.

Никаких грабительских налогов,

Никаких там войн и потрясений.

…Вы заспорить можете законно:

Что за сказка, если не случилось

В ней ни тайн, ни кладов, ни драконов?

И зачем она, скажи на милость?

А затем, что это ли не подвиг:

Сделать жизнь счастливою и сладкой?

Чтобы по одной (а то и по две)

Дети утром ели шоколадки!

И затем, что разве не геройство —

Вбить в сознанье граждан крепко, туго

Очень удивительное свойство:

Никогда не обижать друг друга.

И затем, чтоб нынче помириться

Все, кто в ссоре, захотели сами.

И затем, что этот скромный рыцарь —

На рисунке у Русецкой Ани.

27 ноября 1994 г.

Отряд «Каравелла»

Невозмутим на вздыбленном коне

(Как Бонапарт на полотне Давида)

Сжал всадник губы — строг, суров и нем,

И полон полководческого вида.

Прошел под барабан парадный строй.

Отговорили все, кто должен, речи,

А всадник был по-прежнему герой:

Как всё из бронзы — недвижим и вечен.

Увы, война сегодняшнего дня

До бронзовых ушей не долетала,

И всадник знай удерживал коня,

Чтоб тот не вздумал прыгнуть с пьедестала.

Довольны были, кто стоял кругом,

Как конь послушен маршальской деснице,

И ветеран потертым рукавом

Неторопливо промокал ресницы.

Шептались две студентки в стороне,

А женщина усталая сказала:

«Все больше медных всадников в стране,

Все больше беспризорных на вокзалах».

1995 г.

Стараясь понравиться девочке Варе,

Я вздумал учиться играть на гитаре.

Гитару я взял у соседа. И смело

Сказал: «Научусь. Это плёвое дело».

Недаром вчера маме в школе сказали:

«Поверьте, ваш мальчик весьма музыкален.

Недавно, забывшись во время урока,

Свистел он «Раскинулось море широко».

Потом уточнили, что песню о море

Досвистывал мальчик уже в коридоре…

Я дома сказал: «Позабудем про старое!

Я, мама, теперь занимаюсь гитарою».

Мечтал я: однажды небрежно и гордо

При Варе на струнах возьму я аккорды

И в теплой тональности Марка Бернеса

Спою ей про Костю из славной Одессы…

Гитару я вскоре буквально заездил,

А девочка Варя однажды а подъезде

Сказала подружке (забыл ее имя):

«Уж лучше б свистел, это все же терпимее»

О, злая бесчувственность женской натуры!

Я понял, что глупы девчонки, как куры,

Что нету у них благородства ни крошки.

И с горя учиться решил на гармошке…

Летят наши годы со скоростью звука.

У девочки Вари теперь уж два внука,

А я не освоил ни струн, ни гармони.

Умею играть лишь на магнитофоне.

А чтоб одолеть ревматизм и невзгоды,

Свищу иногда, как в мальчишечьи годы —

Не в стиле битлов, не в традициях рока,

А просто «раскинулось море широко»…

1995 г.

* * *

Сюжет этот странный и вечен, и нов,

Как серпик луны тонкорогий.

Он — город, проросший из сказочных снов,

Он — шепот, он голос Дороги.

Трамвай заплутал среди улиц пустых,

Густеет коричневый вечер.

Фонарь одинокий. Как джунгли — кусты.