участников (вся Геральдическая коллегия, включая герольдмейстера и самого мистера Паллендера, герцоги королевской крови и адмиралы, главный плакальщик и сопровождающий его паж, специальные служители, идущие за гробом и поддерживающие концы покрова, семья усопшего). Посадка в шлюпки и высадка на берег перечисленных особ должны сопровождаться почестями, соответствующими их сану.

— Спасибо, сэр, — сказал Хорнблауэр наконец, собирая записи. — Я немедленно начну приготовления.

— Премного вам обязан, сэр, — сказал мистер Паллендер.

Хорнблауэр удалился.

Предстоящая операция требовала не меньшей тщательности, чем высадка Аберкромби на египетское побережье[79], — только тому не осложняли дело приливы. Тридцать восемь шлюпок с командой и гребцами, почетные караулы, плакальщики и официальные лица — под командованием Хорнблауэра окажется не менее тысячи офицеров и матросов. А когда он получил наконец церемониальную барку из рук рабочих, прилаживавших к ней гербы, то вовсе приуныл. Это оказалась большая неуклюжая посудина, не намного меньше и ничуть не маневреннее грузового лихтера. Сиденья для двенадцати гребцов располагались на открытом баке, а все пространство от середины судна до кормы занимал огромный, закрытый балдахином помост. Барка, предназначенная для перевозки Тела (мистер Паллендер явно поизносил это слово с большой буквы), и вовсе сверху донизу убрана плюмажами — она подхватит ветер, как грот фрегата. На эту барку надо будет определить самых сильных гребцов, а под балдахином на всякий случай спрятать замену. Но поскольку барка будет возглавлять процессию, важно не перестараться. Нужно точно рассчитать время: вверх по реке с приливом, чтобы прибыть к Уайтхоллской пристани в точности ко времени стояния прилива и отлива, — тогда требуемые маневры можно будет провести с наименьшим риском и двинуться обратно с отливом, отпуская по дороге барки и команду.

— Дорогой, — сказала ему Мария (разговор происходил в спальне), — мне кажется, ты меня не слушаешь.

— Извини, дорогая.

Хорнблауэр оторвался от разложенных перед ним бумаг. Он продумывал, как обеспечить основательный завтрак для тысячи людей, которые в течение всего последующего дня вряд ли смогут подкрепиться.

— Я рассказывала тебе, что сегодня поговорила с повитухой. Она произвела на меня хорошее впечатление. С завтрашнего дня она свободна. Живет она на соседней улице, так что не придется поселять ее у нас. Это очень кстати — ты ведь знаешь, как у нас мало денег, Горацио.

— Да, дорогая, — сказал Хорнблауэр. — Черные панталоны еще не приносили?

Переход от ожидаемых родов к черным панталонам был для Хорнблауэра совершенно естественным — через деньги, — но Мария увидела в этом только его бесчувственность.

— Неужели тебе панталоны важнее, чем твой ребенок? — воскликнула она. — Или чем я?

— Любимая, — сказал Хорнблауэр. Чтобы успокоить ее, пришлось положить перо и встать. — Мне о стольком приходится думать. Не могу выразить, как меня это огорчает.

Он ничуть не кривил душой. Не только весь Лондон — вся Англия будет наблюдать за процессией. Оплошности ему не простят. Но пришлось взять Марию за руки и утешить.

— Дорогая, — сказал он, с улыбкой глядя ей в глаза, — ты для меня — всё. Для меня нет в мире ничего важнее тебя.

— Хотела бы я в это верить, — сказала Мария.

Он крепче сжал ее руки и поцеловал их.

— Что мне сказать, чтобы ты поверила? — спросил он. — Что я люблю тебя?

— Мне было бы приятно это услышать, — ответила Мария.

— Я люблю тебя, дорогая, — сказал он, но, поскольку она так и не улыбнулась, добавил: — Я люблю тебя даже сильнее, чем новые черные панталоны.

— Ох! — сказала Мария.

Ему пришлось продолжать, чтобы наверняка донести до нее свою шутливую нежность.

— Сильнее, чем тысячу черных панталон, — сказал он. — Можно ли требовать большего?

Она улыбнулась, высвободила руки и положила их ему на плечи.

— Этот комплимент я должна буду хранить вечно? — спросила она.

— Это всегда будет так, дорогая, — ответил он.

— Ты самый добрый муж на свете. — Говорила она искренне — голос ее дрогнул.

— А ты — самая нежная жена, — сказал он. — Можно мне теперь вернуться к работе?

— Конечно, милый. Конечно. Я такая эгоистка. Но… но, милый, я так тебя люблю. Я так тебя люблю!

— Ну-ну, — сказал Хорнблауэр, похлопывая ее по плечу.

Быть может, он переживал не меньше ее, но у него были и другие поводы переживать. Если он что-нибудь упустит, готовя церемонию, то останется на половинном жалованье до конца жизни, и будущему ребенку придется жить в бедности. А тело Нельсона уже в Гринвиче. Процессия назначена на послезавтра, когда прилив начнется в одиннадцать, и дел еще невпроворот. Хорнблауэр с облегчением вернулся к недописанным приказам. Еще с большим облегчением отправился он на «Атропу», где тут же с головой окунулся в дела.

— Мистер Джонс, вы меня обяжете, прислав сюда мичманов и подштурманов. Мне нужно человек шесть с хорошим почерком.

Каюта стала похожа на школьный класс: мичманы расселись на принесенных из кают-компании табуретках за импровизированными столами с чернильницами и перьями и принялись переписывать составленные Хорнблауэром черновики приказов. Сам Хорнблауэр метался между ними как белка в колесе, отвечая на вопросы.

— Простите, сэр, я не могу прочесть это слово.

— Простите, сэр, мне начать с красной строки?

Это тоже способ кое-что разузнать о своих подчиненных, различить отдельных людей в том, что прежде представлялось безликой массой. Одним постоянно требовалась помощь, другие схватывали на лету. Один особенно тупой мичман написал несусветную чепуху.

— Черт возьми, — сказал Хорнблауэр, — неужели хоть один сумасшедший мог бы сказать такое, а тем более написать?

— Я так понял, сэр, — упорствовал мичман.

— Господи помилуй! — в отчаянии воскликнул Хорнблауэр.

Но у этого мичмана оказался самый красивый почерк, и Хорнблауэр поручил ему писать начало приказов:

Корабль его величества «Атропа», в Дептфорде.

6 января 1806 г.

Сэр!

Властью, данной мне Адмиралтейским советом…

Другие продолжали с этого места, и так выходило быстрее. Наконец было написано девяносто приказов и их копии, к полуночи всё разослали. На каждую шлюпку и барку кое-как наскребли матросов и унтер-офицеров, а также питание для них. Всем отправили инструкции: «Вы проследуете семнадцатыми непосредственно за баркой главнокомандующего военно-морскими силами в Hope и непосредственно перед баркой Благочестивой гильдии рыботорговцев».

В два часа пополуночи Хорнблауэр в последний раз увиделся с мистером Паллендером. Выйдя от него, он зевнул и решил, что сделал все. Нет, впрочем, надо произвести одну замену.

— Мистер Хоррокс, вы со мной и с телом отправитесь на первой барке. Мистер Смайли, вы будете командовать второй баркой, предназначенной для главного плакальщика.

Хоррокс был самым тупым мичманом, Смайли — самым толковым. Вполне естественно, что Хорнблауэр поначалу решил взять с собой Смайли, но, воочию оценив тупость