он поднялся, не понимая, почему и крепость цела, и сам уцелел. Ведь вспыхнул огонь, заполнивший все… Подошел к людям, не разбирая, с севера они или с юга.

Ущелья внизу больше не было, его заполняла такая же мешанина обломков. Отныне там не пройти. Утесы-“пальцы” сложились друг на дружку, закрыв вид на запад.

Огонек слышал чью-то молитву. Одна строчка из нее повисла над его головой и повторялась, и повторялась:

“Сохрани нам рассудок”.

Сколько он тут бродил, Огонек не знал — но пришел в себя, едва не натолкнувшись на Лачи. Ощутил восхищение и почти страх за него — Соправитель стоял перед Кайе, что-то выкрикивая тому в лицо — слова в ушах Огонька слиплись в один ком.

Лица Кайе полукровка не видел, и не хотел видеть.

За Лачи полукольцом уже собрались все местные, их было много, а с южанами — десятка три человек. Но они сами держались подальше от юноши в темно — красном. Тот ничего не делал, просто стоял и смотрел.

…В Тейит часто охотились с помощью птиц. Полукровка не слишком любил и слушать о таком развлечении, не то что смотреть. А у Хараи был сокол, и у Шику был, и они любили рассказывать. Завидя жертву, хищная птица камнем падает на нее, сложив крылья — и может показаться, что вот-вот, и охотница разобьется. Но она всегда успевает, и, даже промахнувшись, разворачивается над самой землей и взмывает в небо.

Сейчас ему показалось, что перед ним две таких птицы, и кто-то успеет раньше — Лачи отдать приказ или Кайе снова вызвать огонь.

— Назад, — приказал Лачи своим. — Уберите оружие и отходите.

Этого не ожидали.

— Но, эльо…

— Выполняй! — рявкнул Лачи. Огонек вздрогнул.

— Отойдите и уберите оружие, — распорядился Лачи уже обычным своим голосом, только до крайности напряженным.

Северяне не сразу, но подчинились. Глава Хрусталя оставался невозмутимым, и Огонек вновь почувствовал что-то близкое к восхищению.

— Что же, ты себя показал, — сказал Лачи, обращаясь к противнику. — Подумай, что делаешь, мальчик, если это не всё.

А потом наконец раздался голос Кайе, глухой и надтреснутый:

— Чем недовольны? Там же не ваша земля. Пробегала какая-то крыса, подумаешь, я убил ее. Ваша крепость цела.

— И что дальше? — спросил Лачи. — Ты хочешь забрать остальное? Северяне не отдадут долину Сиван просто так. За нее заплачено кровью эсса — и простых, и детей Хрустальной Ветви.

— Мне не нужна эта долина. Добывайте Солнечный камень, где вам положено. Но север здесь не укрепится.

Лачи слегка поклонился и шагнул назад. Охранники стали так, что Огонек не мог больше видеть Лачи… но готов был клятву дать, что лицо северянина отразило что-то… нехорошее. Он потерпел поражение… но не окончательное.

Обратную дорогу Огонек не запомнил. Почему грис его не сбросила, тоже не понял, в седле держался на честном слове. С горы спустились после северян, а затем Кайе далеко обогнал всех, своего скакуна не жалел. Таким Огонек его никогда не видел, и не знал, видел ли кто-то вообще, если давали себе труд присмотреться: его почти трясло, он, похоже, ни с кем не мог говорить, даже если бы и захотел. А ведь перед Лачи выглядел так заносчиво. В конце концов он свернул в лес с половины дороги, спрыгнул с грис, которая тут же рухнула мертвой, и скрылся в зарослях.

Тамайни и Толаи, которые сами большую часть дороги осмысляли то, что произошло, кажется, облегченно вздохнули.

Про Огонька все забыли. Его видели, разумеется, но, захоти он сейчас тоже исчезнуть в лесу, никто бы не остановил.

Покидать южан не стал — смысла уже не было. На север теперь никак, разве что снова скитаться: но, уйди он сейчас, все то, что говорил Кайе о доверии окажется напрасным. Да и сам был слишком опустошен.

Он увидел, как это случается — сгорели корни деревьев, скрытые под землей, и нечему стало держать землю. И сама она раскалилась и не удержалась на месте. То, что было зеленым лесом на прочных с виду камнях, существовать перестало.

**

— Я думал, нам не уйти оттуда живыми, — признался Хараи. — Верно, у него сил не хватило, сразу атаковать нас всех… после всего.

Отличный всадник, сейчас Хараи сидел на грис неуверенно — и в чем будешь уверен, когда горная стена осыпается у тебя на глазах?

— Он ждал, как я поступлю, — Лачи кутался в накидку из шерсти, ощутив, как отчаянно мерзнет. — По слухам, он может просто остановить сердце, уж на меня одного его бы хватило.

— Я виноват, я забыл про полукровку, когда все там обрушилось.

— Все про него забыли. Кайе поступил умно, прихватив его с собой вниз, иначе я бы такого позора не допустил. Что ж, сам недосмотрел. Кто его вообще надоумил поступить именно так… я был готов защищаться, но нас он не атаковал! — Лачи со свистом втянул воздух.

— Эльо… мы терпели этого выродка слишком долго. Раз не удалось убить его здесь, придется делать это в Астале. Надежные люди…

— Нет, — сказал Лачи. — Мне он нужен живым.

— Эльо? — Хараи явно посчитал, что Глава Хрусталя временно сошел с ума.

— Ему только семнадцать исполнится, вряд ли он достиг пика Силы. Если он такое может уже сейчас… я выбирал обессилить Юг, но я лучше попробую укрепить Север.

Хараи только откашлялся и замолк — в голосе Лачи сейчас не было ненависти, была мечтательная радость мальчишки, которому подарили первого в жизни воздушного змея и обещали отвезти побегать из коридоров и улочек Тейит на пологий склон.

**

Над жестким кустарником трепетали блики светляков. Ветер проснулся и решил прогуляться по кронам деревьев. Огонек разглядывал светляков, слушал ветер — сидел на границе южного лагеря и ждал, его видели, но не знали, что с ним делать. Безумно устал, но не было сил спать. Есть тоже хотелось, только никто делиться с ним не собирался, а уходить искать что-нибудь в зарослях опасался — еще сочтут, что собрался бежать. И как поступят тогда — неизвестно. А ему надо дождаться Кайе…

Тот пришел, когда полукровка все же начал задремывать.

— Вставай, — потряс за плечо.

Встать вышло не сразу, затуманенному сознанию примерещилось, что он все еще сидит на грис.

— Что скажут на Юге… обо всем этом? — наконец поднявшись,