с Гурулевым и прислушивался, наклонив голову набок. Рядом, притаившись за деревьями, стояли партизаны, стояли, не шелохнувшись, и было очень тихо.

Потом издали донесся неясный шум, словно порыв утреннего ветра потревожил на болоте сухой камыш, и, вслушавшись, Никита различил в этом шуме мерное постукивание колес идущего поезда.

— Броневик? — сказал Лукин.

— Навряд ли броневик, — сказал Гурулев. — Колес много, ишь, как тарахтит… Либо товарный, либо пассажирский…

— Если пассажирский, остановить надо, — сказал Лукин. — В тумане машинист не увидит…

— Я пойду, — сказал Никита. — Если пассажирский, я махну шапкой…

Он побежал навстречу увеличивающемуся шуму идущего поезда и, миновав участок, где полотно было разобрано, поднялся на насыпь. Теперь он отчетливо слышал гудение рельс, постукивание колес на стыках, даже пыхтение локомотива.

Оглядевшись, он снова спустился под насыпь и, укрывшись за ней, стал наблюдать. Ему казалось, что стоит он уже долго, по крайней мере несколько минут, а поезд все не появлялся, только шум постепенно превращался в грохот. Наверное, машинист в тумане боялся дать полный ход. Наконец туман как бы раздвинулся, и совсем близко Никита увидел черную махину паровоза без брони и за ним вереницу вагонов.

«Нет, не бронепоезд!» — Никита сорвал шапку и бросился на насыпь. Но ему даже не пришлось махнуть шапкой. Машинист, видимо, уже заметил, что путь разобран. Паровоз дал отрывистый гудок и остановился, оглушительно пыхтя и пуская из-под колес стелящиеся по земле клубы пара.

И тут Никита услышал крики партизан и, оглянувшись, увидел, что вся насыпь уже покрыта людьми. Одни во главе с Гурулевым бежали к паровозу, другие вдоль поезда. Там, в хвосте состава, вдруг раздались выстрелы.

«Что это? Неужели воинский?» — подумал Никита и, на ходу дослав в ствол винтовки патрон, побежал к последним вагонам, где разгоралась перестрелка.

«Нет, товарный, груженный лесом, — соображал он, пробегая мимо первых вагонов, в открытые люки которых были видны тонкие рудничные стойки. — Но что же там, в хвосте?»

Потянулись платформы, нагруженные толстыми бревнами, потом опять вагоны, и вдруг уже в хвосте состава Никита в одном из вагонов услышал глухие удары, словно кто-то изнутри пытался выломать дверь. Никита приостановился. Над самым ухом просвистели пули. Никита пригнулся и увидел бегущих по насыпи солдат в черных круглых бескозырках. Их было человек восемь. Совсем рядом раздался залп. Двое солдат, как бы споткнувшись о рельсы, упали и остались лежать. Остальные шестеро опрометью кинулись под насыпь. Опять впереди раздались выстрелы, и опять просвистели пули, и опять Никита услышал глухие удары в дверь вагона.

— Кто там? Кто там стучит? — крикнул он и услышал женские голоса.

— Отворите, товарищи… Отворите… Здесь арестованные… Политические… Отворите!..

— Политические… — повторил Никита и понял, что солдаты в бескозырках были конвоиры, попытавшиеся оказать сопротивление.

Совсем позабыв о посвистывающих пулях и о том, что винтовка его заряжена, он принялся сшибать прикладом дверную железную заложку, накрепко закрученную проволокой. Заложка не поддавалась.

— Эй, товарищи, пособите… — крикнул Никита пробегающим мимо партизанам. — Здесь арестованные, выпустить надо… Пули…

Двое партизан остановились у вагона.

— Да ты бы с той стороны зашел, там, видать, легче… — сказал один, глядя на бесполезные усилия Никиты. — Открывали же, поди, они двери…

— Там замки хуже того, — оборвал его другой. — Рушь!..

Он принялся помогать Никите сбивать заложку, и под дружными ударами прикладов она отскочила.

Общими усилиями они отодвинули заржавевшую вагонную дверь. За ней плотной стеной стояли столпившиеся женщины.

— Выходите, скорее выходите! — крикнул Никита.

Женщина, стоявшая первой, вытянула вперед руки и бросилась из вагона так стремительно, что непременно расшиблась бы о рельсы второго пути, если бы Никита не успел поддержать ее.

Вслед за ней торопливо и беспорядочно стали выскакивать на насыпь другие арестантки. Напуганные посвистом пуль, они отбегали в сторону и толпились у вагонов, прячась за ними, как за укрытием.

Когда вагон опустел, Никита обернулся и увидел, что соседние вагоны тоже открыты и из них тоже выскакивают люди: женщины и мужчины, некоторые в арестантских бушлатах и кандалах. Потом он увидел бегущего по насыпи Лукина.

— Всех освобожденных сейчас же за насыпь в лес, — кричал он. — Не создавайте сутолоки!.. Все в лес, все в лес…

Заметив Никиту у раскрытого вагона, Лукин приостановился и крикнул:

— Нестеров, пойди с ними… Сейчас же организуй отправку по нашей прежней дороге… Проводника назначь… Да поскорее, поскорее, пусть поторапливаются…

Освобожденные арестанты поспешно сбегали под насыпь. К выстрелам, крикам и свисту пуль примешалось глухое позвякивание кандальных цепей.

Никита побежал вслед за освобожденными. Уже за насыпью он вспомнил об атаке голубковских партизан и посмотрел на восток.

Небо над лесом было залито красными огнями, и по нему пробегали, перемежаясь, золотые и пурпуровые волны. Из-за черных вершин елей выползал огромный и круглый край багрового солнечного диска.

11

На то, чтобы расковать кандальников, собрать рассеявшихся по лесу освобожденных, на то, чтобы построить колонну и с проводником отправить ее в тыл, потребовалось немало времени, и, когда Никита вернулся к железнодорожному полотну, стрельба уже прекратилась, и партизаны, преследовавшие конвоиров, вернулись на насыпь.

Двое партизан были ранены. У одного высокого парня была перебинтована голова и остался виден только правый глаз, у разведчика Белых рука висела на перевязи. К счастью, оба были ранены легко, и даже парень с забинтованной головой бодро держался на ногах и не оставлял своей винтовки.

— Куда ты? — спросил Фома, встретивший Никиту у насыпи. — Комиссар приказал отходить и в лесу у коней его дожидаться.

— Доложить надо, — сказал Никита. — А