И. М. Чистяков вспоминал:

«… К исходу 14 июля армейские разведчики доложили, что противник спешно сосредоточивает танки и пехоту в районе Березовки, Верхопенье, Луханино.

Оценив создавшуюся обстановку, мы сделали вывод, что следует временно прекратить наступление и закрепиться на достигнутом рубеже, хорошо подготовиться, чтобы принять противника на себя, обескровить и измотать его. Об этом я собирался доложить командующему фронтом Н. Ф. Ватутину.

Ехал я к нему в настроении не очень радостном. Я понимал, что командующему фронтом не захочется приостанавливать наступление. Он знал, что мы могли наступать, силы у нас были. Однако это наступление потребовало бы больших жертв, о чем я доложил командующему фронтом.

Н. Ф. Ватутин с вниманием выслушал меня. Потом долго молчал, ходил по комнате. Я знал, что это означает недовольство. Так прошло четверть часа. Для меня это были довольно тяжелые минуты. Потом я услышал, как Н. Ф. Ватутин глубоко вздохнул и сказал усталым голосом:

— Хорошо. Согласен с тобой. Но имей в виду, товарищ Чистяков, если эта группировка, которою противник собрал против тебя, где-то у вас прорвет оборону, хорошего от меня не ждите… — Потом снова молча походил по комнате и добавил:

— Ладно. Временно разрешаю перейти к обороне, но это не недели и даже не дни, а часы. Все-таки готовьте войска для наступления.

Н. Ф. Ватутин довольно сухо попрощался со мной, чем еще больше испортил мне настроение. Но что мне оставалось делать? Тогда мне казалось, что я поступаю правильно. Противник продиктовал нам такое решение, и на рожон лезть не хотелось…

Приехал я в штаб, передал приказ начальнику штаба генералу В. А. Пеньковскому, тот — командирам корпусов, и мы стали усиленно готовиться к обороне.

Однако дальше дело пошло хуже. Противник по неизвестным для нас причинам на всем участке нашей армии не рискнул продолжать наступление. Повсюду была тишина…

К исходу 15 июля мы убедились, что противник окончательно перешел к обороне. Вечером 15 июля у меня состоялся такой разговор с Н. Ф. Ватутиным.

— Ну, что делает противник? — спросил он у меня.

— Переходит к обороне…

— Но ты же докладывал, что он хочет наступать?!

— Наверно, решил, как и мы, измотать нас.

— Видишь, как получилось. Наверное, не наверное, а полдня потерял. Не давай ему зарыться в землю, наступай поскорее…

Почему же все-таки не пошел на нас противник? Видимо, узнал, что у нас собраны тут сильные части, почувствовал угрозу окружения своей группировки в районе Яковлева, которая вклинилась на тридцать — тридцать пять километров, достигнув этого ценой огромных жертв в живой силе и технике. Противнику, понятно, очень хотелось расширить этот клин, но не было у него больше резервов»[679].

Нельзя сказать, что в течение всего дня 15 июля по всему фронту стояла тишина. Части «Великой Германии» и 3-й тд переходили в контратаки из Верхопенья, Долгого, Красного Узлива, на позиции войск И. М. Чистякова, проводя боевую разведку с целью установки стыков и флангов частей, оборонявшихся перед селом Новенькое (северо-западнее ур. Толстое). Но это была скорее демонстрация активности, чем его реальная попытка наступать.

Во второй половине дня в штаб 1-й ТА поступил приказ командующего фронтом о выводе всех трех ее «родных» корпусов на комплектование и передаче обороняемых участков 6-й гв. А. Одновременно ей переподчинялся 5-й гв. Стк. Приказ командарма № 0089 гласил:

«6-му тк с 483-м иптап, 1461-м сап занимаемый боевой участок в районе: ур. Плотовая, выс. 240.2, выс. 247.0, Новенькое сдать частям 10-го тк и быть готовым в ночь на 16.07.43 г. сосредоточиться в районе выс. 244.0, выс. 243.3, выс. 236.4 /иск./ южная окраина Ивня, ур. Доброво.

По выходе в район сосредоточения занять оборону по рубеж высот 241. 1,240.8,243.8,236.4, имея боевое охранение и танковые запасы на рубеже: выс. 199.9, выс. 250.0, южная окраина Круглик, подготовить направления для контрударов в западном, южном и восточном направлениях.

Сдачу участков частям 6-й гв. А и 5-й гв. А оформить атаками с приложением схем минированных полей.

В районах сосредоточения немедленно приступить к приведению материальной части и личного состава в порядок. Начало выхода с боевых участков в районы сосредоточения по моему дополнительному распоряжению»[680].

В ходе Курской битвы впервые за два года войны советское командование использовало эшелонированно крупные танковые соединения — отдельные танковые корпуса и объединения — танковую армию однородного состава для удержания оборонительной полосы в глубину на широком фронте. Опыт боев показал, что это решение было правильным и дальновидным. На Воронежском фронте бронетанковые соединения сыграли решающую роль при удержании противника в системе трех армейских оборонительных рубежей. Их ввод в сражения существенно повысил оперативную устойчивость обороны, прежде всего на танкоопасных направлениях.

«Именно в сражении на Курской дуге советские танковые армии, — писал М. Е. Катуков, — показали, что они способны решать крупные оперативно-стратегические задачи как в обороне, так и в наступлении»[681].

Вместе с тем в силу ряда объективных, а также и субъективных обстоятельств, о которых упоминалось выше, заложенный в них потенциал в полной мере не был использован. Опыт летних боев 1943 г. на Огненной дуге позволил, прежде всего офицерам и генералам, составившим костяк танковых армий однородного состава, не только оценить широкие возможности новых оперативных объединений — большую ударную мощь, высокую подвижность, боевую самостоятельность, но и учесть их слабые места и ошибки, допущенные при применении.

Стало ясно, что принципиальная схема формирования армий оказалась правильной, но требует корректировки в части увеличения численности бригад, усиления армии артиллерийскими (особенно САУ) и понтонно-мостовыми средствами, а также передачи дополнительных танковых соединений в резерв командарма.

Кстати, уже упоминавшаяся специальная комиссия под руководством секретаря ЦК ВКП(б) по кадрам Г. М. Маленкова имела цель не только выяснить, кто и какие ошибки допустил при планировании фронтового контрудара и как был организован ввод в бой резервов Ставки. Помимо оперативно-тактических вопросов, комиссией большое внимание уделялось техническим проблемам. Она представляла собой внушительную группу специалистов, целью которых являлось выяснение всего комплекса причин (объективных и субъективных) высоких потерь бронетанковой техники 5-й гв. ТА, чтобы в дальнейшем избежать подобного. Её работу обеспечивали в том числе и офицеры управления командующего БТ и MB Воронежского и Степного фронтов. Перед ними стояла задача: в кратчайший срок в районе Прохоровки обследовать подбитые и сгоревшие танки обеих сторон и дать заключение, что помогло врагу нанести гвардейской армии столь существенный урон и насколько эффективно действовали наши войска. Изучение поля боя шло несколько дней, тщательно выясняли калибр орудий, которыми была подбита основная часть танков, типы боеприпасов, использовавшихся для этого, устанавливали, какая часть наших боевых машин оказалась наиболее уязвимой, и т. д. Параллельно (с 20 по 28 июля) в полосе обороны 1-й ТА работала группа полковника Романова из Научно-испытательного бронетанкового полигона ГБТУ РККА (г. Кубинка), изучавшая оставшиеся на поле боя новые образцы вражеской бронетехники, в частности Т-5 «пантеры». Выводы комиссии Г. М. Маленкова, а также специалистов из Кубинки легли в основу работы по модернизации среднего танка Т-34/76, которая развернулась сразу после Курской битвы (с конца августа 1943 г.). Как известно, главным ее итогом стало появление на полях сражений нового, прекрасно зарекомендовавшего себя танка Т-34/85.