class="p1">Недовольно морщусь… А вот ей это было надо? Как говорил вор-карманник Ручечник, которого в «Месте встречи изменить нельзя», бесподобно сыграл сам Евстигнеев:

«Эх, бабы! Кабы по моей „работе“ вы не были б нужны — фиг бы с вами когда связался!».

«Воробьи» за нашим столиком притворно-восхищённо «зачирикали»:

— Вот, как⁈ А почему мы про него ничего не слышали?

— Он у нас очень скромный — пишет под псевдонимами в основном в наших нижегородских газетах и журналах.

— Серафим! Может, прочтёте нам что-нибудь?

Отнекиваюсь, как только могу:

— Вы знаете, сегодня совершенно нет настроения и вдохновения… Может быть, как-нибудь в другой раз — в последний раз видимся, что ли?

«Век бы вас не видеть»!

Однако, просьбы из просто настойчивых стали — назойливо-настырными и, пришлось подчиниться:

— Пожалуй, я не прочитаю стих, а его спою… Никто не возражает?

Всеобщее оживление:

— Конечно, конечно! Так будет, даже ещё интересней!

* * *

В конце концов — я попаданец, или так — просто мимо шёл⁈

А всякий уважающий себя попаданец просто обязан кроме промежуточного патрона и командирской башенки на «Т-34», спеть предкам Владимира Высоцкого — иначе он просто галимое гуано, а не настоящий попадос. Хотя, поразмыслив пару секунд, я подумал — а почему именно Высоцкого? Уважаю безмерно Владимира Семёновича, конечно — но у нас, что?

Других талантов на Руси нема⁈

Подойдя к румынам, я собрал их кучкой:

— Слушайте сюда, почтенные потомки пана Дрякулы…

— Га⁈

— Заработать хотите?

— Ну, а як же! Скильки?

— По червонцу на рыло — как с куста!

— А шо пану трэба?

Старясь меньше дышать испарениями их потных вышиванок, напел пару раз мелодию:

— Запомнили мотивчик…? Ну-ка, изобразили мне на пробу на своих контрабасах.

— Зараз швыдко!

С третьей попытки добившись почти нужного звучания, я:

— Сойдёт для сельской местности! Как махну рукой — начинайте. Коль, постараетесь как следует — за мной «поляна» с цуйкой и мамалыгой на закусь.

— Заведомо дрякуемо!

Постояв с закрытыми глазами, вспоминая тест и заодно его корректируя, я наконец собравшись с духом:

— Эту песню-стих, я посвящая человеку — с которым только что познакомился… ЯКОВ БЛЮМКИН, ФОРЕВЕР!!!

Этого типа, видать все без исключения присутствующие знают и даже уважают, оправдывая слова Хемингуэя: «Покажи мне героя, я покажу тебе говнюка». Есенин, даже чуть ладоши себе не отбил…

Ладно, это к делу не относится.

Кричу во всю мочь, привлекая всеобщее внимание к своей особе:

— Еее, это Mos-Vegas, baby, два ноль ноль шесть! Здесь реально опасно, baby, о ейс!!!

Зал, конкретно приху… Притих стало быть.

Даю «отмашку» и, начинаю в такт музыки двигаться и читать нараспев:

' — Опасный, Опасный — они зовут меня так,

Потому что, если ствол в моих руках —

Все на пол, нах!

БАХ!!! На полу крошка с потолка:

— У кого какие ещё вопросы?

Повторяю: самый опасный из опасной касты, ты ещё не понял — бля, кто я?

Человек-история, изобретатель ломаных гармоний,

Поэт-философ плюс мастер убийственных дипломатических церемоний,

Я — Яков Блюмкин, обладатель терроризма короны.

Йоу, играть со мной не стоит, надеюсь, ты понял!

Пацан серьёзный, читаю послу мандат грозный,

Курю культуру,

Засираю голову империалистам строго:

— Граф Мирбах?

Кидаю фразы хлёстко, стреляю, швыряю бомбы:

— СДОХНИ, СУКА!!!

Бородатый боевик со взглядом отморозка:

В ушах — Есенин,

В сердце — революция,

В уме — Большой Пиз…дец.

Пью сегодняшний день,

Извергаю фекалиями вчерашний — его уже нет!

Я живу в завтрашнем дне —

На столе пулемёт, во дворе броневик.

Пишу с Троцким инструкции, готовлюсь к мировой революции,

Пока все дружно занимаются проституцией.

Пишу инструкции, готовлюсь к революции,

Пока все дружно занимаются проституцией.

Пишу инструкции, готовлюсь к революции,

Пускай все дружно занимаются политической проституцией…'.

Не, шТа вы — я ваЩе не курю…

И, это — не я сочинил, если шТа!

Я только слова кой какие «дополнительные» вставил, а другие убрал… «Плагиат» говорите? Ну, путь рэпер Децл сам мне предъявит — я не против с ним на судебном процессе пободаться. Вот только дожить-дождаться бы, когда это «патлатое чмо» на белый свет вылупится.

Нет, что вы, я вовсе не его фанат — правильно про него так Баста сказал!

Но если ваш сосед-дебил по «трёшке», вам этого Децла пять лет подряд «крутит» из-за тонкой бетонной перегородки — вы волей-неволей, что-нибудь из его репертуара, да выучите. Тем более после «переноса» у меня память стала… Не идеальной, конечно, но тем не менее — даже то, что вспоминать категорически не хочется — нет-нет, да всплывает откуда-то «из-подкорки».

Да, блин…

Представляю, что сказал бы Никита Кукурузный — услышь он такое! Тут, одним «экспрессионизмом» — не обошлось бы по любому.

Тишина.

Лишь слышно было, как биндюжник на улице сочно обложил матом собственную лошадь — вульгарно и принародно сообщив, что неоднократно совокуплялся с её кобылой-мамой…

Обалдевшая публика, не зная как реагировать на такое «искусство» — замерла, не решаясь даже пошевелиться и вопросительно уставилась на «ложу» с «отцами-основателями».

Лиза взяла за руку обалдевшего Есенина и, премило улыбнувшись, что-то шепнула тому «на ушко». Тот, как будто препарированная лягушечья лапка — под действием электрического разряда, встрепенулся и с немалым пафосом возгласил:

— Это — новое слово в поэзии, свежая струя в имажинизме! Друзья! Поприветствуем в нашем братстве Серафима Свешникова! Ура!

— УРА!!!

Грянули, оглушительные овации. Из зала на эстраду полезли обниматься-целоваться экзальтированные дамы — кто-то из толпы даже чуть штаны с меня не стащил… На какой-то миг почувствовал себя частью это мира — мира творческой богемы и, вы знаете — мне понравилось. Понравилось быть знаменитым, узнаваемым…

Любимым, в конце концов!

Само собой разумеется, больше всех лез, обнимался и целовался — обслюнявив смывая помаду и исколов всю рожу своей убоищной бородёнкой, сам «главный герой произведения» — злостный террорист Яков Блюмкин. Возможно и, мотню — это он мне расстегнул, начинаю подозревать:

— Яков! Да пойдите Вы к чёрту, в конце-концов! Если тотчас не отвалите от меня, я такое про Вас сочиню — родная мама в Одессу больше не пустит и даже куска мацы на дорогу не даст.

Правда, вскоре пришлось испытать на себе, что «мирская слава — как дым»: на следующей день про меня никто и не вспомнил…

Да и, не очень то надо было!

Но это я несколько опережаю события —