день последнего зимнего месяца ознаменовался принятием Верховным Советом РСФСР постановления «О политическом положении в РСФСР». Высший законодательный орган России осудил «случаи противоправного вовлечения воинских подразделений и военизированных формирований в политические конфликты».

Постановлением устанавливалось, что «введение на территории РСФСР мер, предусмотренных режимом чрезвычайного положения, без согласия Верховного Совета РСФСР, а в период между сессиями без согласия Президиума Верховного Совета РСФСР недопустимо».

К тому времени существовал общесоюзный Закон о порядке введения чрезвычайного положения. Российский парламент издал свой законодательный акт. Без санкции Верховного Совета РСФСР — нельзя.

Спустя четыре дня, 5 февраля, Секретариат ЦК КПСС принял обращение «К партийным организациям, всем коммунистам Вооруженных Сил СССР, войск Комитета государственной безопасности, внутренних войск Министерства внутренних дел СССР и железнодорожных войск».

«Так называемые “независимые” средства массовой информации, — говорилось в обращении, — ведут систематическую кампанию клеветы на партию, Вооруженные Силы, органы и войска КГБ и МВД СССР, очернение отечественной истории. Отчетливо видно стремление псевдодемократов под прикрытием плюрализма мнений посеять недоверие народа к своей армии, вбить клин между командирами и подчиненными, младшими и старшими офицерами, унизить защитника Родины. Под сомнение берутся высокие понятия — воинский долг, честь, верность присяге. Предпринимаются попытки растащить армию по национальным квартирам, мешать призыву на воинскую службу».

Этот документ был попыткой исключить возможность воздействия «параллельного центра» на Вооруженные силы СССР. Увы, там тоже начался раздрай. Принятое Верховным Советом РСФСР постановление о создании своей, российской армии, привело к расколу в офицерской и даже генеральской среде. Нашлось немало командиров, особенно среднего и младшего звена, которые хотели бы перейти со своими подразделениями под юрисдикцию России.

Так совпало, что 7 февраля произошли два важных события. Об одном из них уже упоминалось в начале этого раздела — о направлении Крючковым Горбачеву аналитической записки «О политической обстановке в стране».

Второе событие, случившееся в тот же день, произошло в Верховном Совете РСФСР. Речь идет о постановлении российского парламента «О мерах по обеспечению проведения референдума СССР и референдума РСФСР 17 марта 1991 года». Центральной комиссии РСФСР по проведению референдумов разрешалось включить в бюллетень для голосования на Всероссийском референдуме еще один вопрос: «Считаете ли Вы необходимым введения поста Президента РСФСР, избираемого всенародным голосованием?».

Для КГБ, конечно, включение этого вопроса в бюллетень не стало неожиданностью. Слухи о том, что Ельцин собирается выставить свою кандидатуру на пост президента, давно циркулировали по Москве. Знали о его намерении и в окружении Горбачева. Наслышан был и он сам.

Поэтому нельзя исключать и того предположения, что записка Крючкова, поступившая Горбачеву 7 февраля, не случайно совпала по времени с постановлением Верховного Совета РСФСР о включении в бюллетень для голосования на референдуме вопроса о введении в РСФСР института президентства. Давайте рассмотрим записку под этим углом зрения. Действительно, она явно навеяна событиями, связанными с президентскими амбициями Ельцина. Крючков практически представил Горбачеву программу действий союзного руководства на 1991 год. Глава КГБ предостерегал, что наступивший год будет особенным.

Вдумаемся сегодня в его формулировки 25-летней давности. «Глава российского парламента вкупе с определенными силами… явственно заявили свои претензии на создание “второго центра” в противовес государственному политическому руководству СССР». «Политика умиротворения агрессивного крыла “демократических движений”… позволяет псевдодемократам беспрепятственно реализовать свои замыслы по захвату власти и изменению природы общественного строя».

Крючков смело называл явления своими именами. Настаивал на необходимости усиления борьбы с «теневиками», но подчеркивал, что сама она «не увеличит производство продукции, но может способствовать более справедливому распределению товаров». «Процесс обогащения, — подчеркивал он, — по своей внутренней логике вовлекает “теневой бизнес” в борьбу за политическое влияние с тем, чтобы в рамках приватизации еще более расширить масштабы приращения собственности. Это с неизбежностью ведет к созданию категории “новых буржуа” со всеми вытекающими последствиями».

Обращал внимание на то, что дисбаланс в противоборстве в пропагандистской сфере особенно наглядно проявлялся в вопросе о подготовке Всесоюзного референдума о сохранении Союза ССР. «В то время как “демократическая пресса” принялась шельмовать референдум уже с момента его объявления, со стороны центральных и партийных средств массовой информации серьезные выступления в его пользу отсутствуют».

Горбачев понимал, какую угрозу несло включение в бюллетень для голосования дополнительного вопроса о введении в РСФСР поста президента. Кто же еще, кроме Бориса Николаевича, спит и видит себя в этой роли? Каким образом избежать свалившейся на голову беды?

Остановились на самом радикальном варианте. Одно дело — когда в президенты будет баллотироваться председатель Верховного Совета РСФСР Борис Николаевич Ельцин, и совсем другое — когда это будет человек по фамилии Ельцин. Без высокой должности.

Стало быть, надо сделать так, чтобы он как можно быстрее ушел в отставку. И колесо завертелось. С народными депутатами РСФСР провели соответствующую работу, а поскольку многие были коммунистами, то 15 февраля 270 депутатов потребовали срочного созыва IV Съезда народных депутатов и отчета на нем Ельцина.

И тут Борис Николаевич нанес ответный удар, который стал главным событием месяца.

19 февраля он появился на Центральном телевидении.

Он часто сетовал на то, что ему не дают выступить в телеэфире. И вот его пригласили в студию. Беседа проходила в форме интервью.

— Создается впечатление, — начал телеведущий, — что между вами и президентом Горбачевым есть некоторое взаимное недоверие, неприязнь, может быть, даже личная. Физическое ощущение, что на каждое действие президента есть противодействие России…

— А может быть, наоборот? — мрачно насупился Ельцин. Опустим содержание того прямого эфира, в ходе которого Ельцин назвал Горбачева виновным за трагедию в Вильнюсе.

А павловское повышение цен, намеченное на 2 апреля, — бременем на плечи народа. И вообще, России надо сделать свой выбор.

Но самый главный скандал произошел в конце интервью. Гость попросил дать ему время для прямого обращения к телезрителям.

— Скажу откровенно, и, видит бог, я много сделал попыток, несколько попыток, чтобы действительно сотрудничать, и мы несколько раз собирались и обсуждали по пять часов наши проблемы, но, к сожалению, результат после этого был одним. Я считаю моей личной ошибкой излишнюю доверчивость к президенту…

На этом его дипломатичность исчерпалась, и он бухнул на всю страну: