Только бы теперь они — мать и бабушка — не узнали, в какуюисторию вляпалась их девочка! Узнают — не переживут.

Впрочем, подумала Марина, сидя на бортике и философскиболтая ногой в теплой воде, и истории-то никакой нет. Только все хочется, чтоббыла. И полицейский капитан в выцветших и потертых джинсах, кажется,только-только замаячил на горизонте. Правда, на нем не было вовсе никакихджинсов, а накануне вечером она была уверена, что, в сущности, он простопридурок, но сегодняшнее посещение теннисного корта заставило ее по-другомувзглянуть на него.

Все-таки мужчина, похожий на скульптуру эпохи Возрождения,да еще с ракеткой в руке, да еще в кепке козырьком назад, выгодно и безусловноотличается от мужчины в гавайской рубахе и пестроцветных спортивных штанах!

Господи, о чем она думает, болтая ногой в теплой воде?!Самый умный из всех известных ей мужчин, Эдик Акулевич, похож на гриб-опенок.Шейка тоненькая, голова огромная, спина колесом, ножки тоже почти колесом. Затогений, будущий Нобелевский лауреат, надежда отечественной науки. И маме всегданравился, и бабушка всегда одобряла… Федора Тучкова Четвертого ни одна из нихне одобрила бы!

В бассейне почти никого не было. Ранние пташки ужепотянулись на завтрак, а поздние пташки еще не просыпались. В отдалении плавалкакой-то незнакомый молодой мужик зверского вида, вода летела от него в разныестороны, и тетенька в целлофановом сооружении на голове то и дело шарахалась отпловца и смотрела неодобрительно, но замечаний не делала, видно, опасалась, чтосамой не поздоровится. В дальнем конце бассейного «зала» ровно и мощно гуделпротивоток, любимое Маринино развлечение. Раз уж притащилась — почти противсобственной воли! — сейчас поплывет, уцепится за решетку и станет болтаться вбурлящей пузырьками теплой воде — красота!

Над головой мелькнуло что-то большое и темное. Маринавтянула голову в плечи, воздух как будто дернулся, раздался громкий всплеск,вода широко плеснулась за край.

Какой-то полоумный прыгнул с разбегу, поняла Марина. Хорошохоть на голову ей не приземлился!

Полоумный вынырнул на середине бассейна, размашисто поплыл,нырнул, снова вынырнул и оказался Федором Федоровичем Тучковым Четвертым.

Ну, конечно. И как это она сразу не догадалась?

Сейчас выдаст что-нибудь про то, что «вода чудесная».

— Почему вы не плаваете, Марина? Вода сегодня отличная!

Марина вздохнула и стала сползать с бортика в «отличнуюводу».

— Вы уже… наигрались?

— После обеда еще пойду. Может быть, вы тоже… хотите?

— Я не играю, Федор, — строго сказала Марина. Не хватало ещеей затесаться в очередь из потенциальных учеников следом за ГеннадиемИвановичем, Оленькой и ее мамашей!

— Я бы вас научил, — сказал он задумчиво и ладонью вытер слица воду, — у вас все получилось бы.

— Откуда вы знаете?

Он понятия не имел, получилось бы у нее или нет, и все этизаходы «про теннис» были просто заходами, потому что она вдруг понравилась ему,хоть он ничего и не планировал и теперь осторожно нащупывал почву, как именноподобраться к ней поближе, но об этом говорить нельзя. Поэтому он просто пожалплечами, хотел сказать, что у нее длинные ноги, потом решил и этого не говоритьи отделался тем, что у нее «спортивный вид». Она посмотрела подозрительно, ноничего не сказала, окунулась в воду и неуверенно поплыла, как будто плоходержалась на воде. Длинные ровные ноги в голубой толще казались совсем уждлинными и ровными. Федор посмотрел-посмотрел, а потом решительно уплыл вперед.

— Как ваше колено? — спросил он, когда Марина добралась добортика.

— Спасибо, хорошо. — По правде говоря, про колено она дажене вспомнила.

— Почему вы его не заклеили пластырем?

Марина посмотрела на свою ногу. Пластыря не было.

«Почему я ее не заклеила? Надо было заклеить. Я же емупообещала. Я всегда делаю то, чего от меня хотят. То, что обещаю. Я никогда неделаю того, чего бы мне хотелось».

Федор Тучков удивился. Вид у нее был странный.

— Я просто забыла, — быстро сказала она, как будтоизвиняясь, и поболтала ногой в воде. — Я так хотела спать, что забыла егонаклеить. Я… наклею. Правда. После завтрака.

— Да, может, шут с ней, — осторожно проговорил он, — если неболит, зачем ее заклеивать?

И правда — зачем? Незачем, получается.

— Послушайте, Федор, спасибо вам за заботу, конечно, но явполне могу сама решить, заклеивать мне коленку или нет!

Это был прежний тон прежней Марины, и он был рад, что онавернулась — такая, какая была вчера.

— Ночью больше никуда не наведывались?

— Что?!

— Я имею в виду… по детективным делам.

— Послушайте, Федор, почему вы решили, что имеете право?

— Да ничего я не решил! Я просто спросил!

— Ничего себе просто! Вы не просто, вы как-то специально…оскорбительно спросили, потому что вам не понравилось, что я вчера ночьюходила…

— Ти-ше! Вы что, хотите, чтобы весь санаторий знал, кудаименно вы ходили ночью?!

— Я хочу, чтобы вы перестали делать оскорбительные намеки!

— Послушайте, уважаемая, вам надо лечиться! Я за васволнуюсь, честное слово. Что еще за оскорбительные намеки?!

Мимо неторопливо и важно проплыла давешняя тетка сцеллофановым пакетом на голове, посмотрела в их сторону — они все стояли убортика, — поджала губы и кивнула головой, как будто через силу.

— Видите? — зашипела Марина. — Вот чего вы добились!Отойдите от меня и не приставайте с идиотскими вопросами!

— Да ничего я не добился!

— А почему она так на нас посмотрела?

— Понятия не имею! И вам задумываться не советую!

— Вы ведете себя неприлично!

— Я?!

Конечно, давно следовало нырнуть, вынырнуть подальше и там,в отдалении, поплавать подольше и побыстрее, но он не мог себя заставить. Онапылала таким искренним негодованием, так сердилась на него — непонятно за что!— так фыркала, так сдвигала брови и послушно принимала его «подачи» и отбивалаих именно туда, куда ему было нужно.

И еще ему очень не хотелось… затягивать. Он был уверен, чтовремени у него не слишком много.