Боль в спине поутихла, но однажды мама Рита что-то услышала и скрылась в кустах. Так как я не двигалась с места, она подскочила ко мне, схватила за верх одежды и довольно долго грубо потащила по лесу. Мимо мелькали ветки и кусты, они хлестали меня по спине, которая снова заболела. Я даже не подозревала, что волчица была настолько сильной. Пробежав еще немного, она отпустила меня, но продолжала присматривать. Я задыхалась, на этот раз от смеси боли и счастья. Она защитила меня, я не знаю от чего, потому что только она это слышала. Я на самом деле была ее малышом, она приняла меня.

Она могла сильно ранить меня, когда хватала за шею, если бы мои лохмотья не защищали тело от ее клыков. Она могла покусать меня, но мне это даже в голову не приходило.

Я должна была воровать еду, но так боялась потерять маму Риту, что никуда не отходила. У меня больше ничего не было, я снова жевала листья, грызла все, что находила, в то время как сама волчица пропадала на охоте. И я решила поступать так же, потому что делать было нечего. На этот раз я так осторожно подбиралась к человеческому жилью, что провела возле него часть дня и ночи. Когда я вернулась на место, которое мы с волчицей считали своим, мамы Риты там не было. Я завыла, чтобы она услышала меня, и она почти сразу откликнулась издалека. Я ждала со своей жалкой пищей, а потом съела все сама, потому что очень хотела есть. Я решила, что она добывает еду сама, а я сама.

Но однажды она принесла зайца или кролика (не знаю, кто болтался в ее пасти) и положила передо мной. Я была поражена: «Ты принесла мне поесть?»

Добыча была почти полностью съедена, там остались только небольшие кусочки мяса. Я соскребла, что могла, — немного. Но это было счастье: она принесла мне еду, я глодала кости у нее под носом, как животное, а она внимательно наблюдала за мной, и я говорила:

— Я очень рада, спасибо. Ты меня накормила. Ты моя мама, да? Конечно, ты моя мама… мама Рита…

Как приятно было говорить это слово «мама», это животное было благословением, подарком неба, который сделали мне родители. Я была такой невинной, действовала инстинктивно и непонятно как обходила опасности. Если бы я испугалась волчицы, если бы убежала, завидев ее, то и она повела бы себя по-другому. И уж точно не пошла бы за мной. Это была молодая одинокая волчица, возможно изгнанная из стаи — классическое поведение волков, как я узнала позже, заинтересовавшись ими. Теперь она должна была создавать свою семью. Я была наивной и совсем не думала, что однажды появится самец, который ей приглянется!

Убедившись со временем, что она без труда меня выследит и найдет, я снова начала двигаться вперед. Иногда волчица не возвращалась, ночь или две я проводила без нее, без меха, в который можно уткнуться носом. Ее отлучки становились все длиннее и длиннее, и однажды я решила, что она ушла навсегда. И все равно продолжала ждать ее, тревожилась и звала каждый раз, когда возвращалась из походов. Теперь поблизости были дома, где я могла воровать яйца. Я брала ровно столько, чтобы не умереть с голоду, потому что нигде не находила такого изобилия, как на той польской ферме, где я попалась. Помню, что я чаще всего питалась останками животных и корешками. Это время отмечено для меня присутствием и отсутствием «мамы Риты». Я долгое время оставалась на одном месте, чтобы быть рядом с ней, несмотря на то что близость людей была ощутимой. Когда моя волчица возвращалась из своих походов и я могла ночью прижаться к ней, у меня голова кружилась от счастья. Я нашла того, кто заменил мне маму, она была всем для меня.

А однажды она появилась вместе с большим волком черной масти. Увидев меня, он немедленно показал зубы… Этот самец, в отличие от мамы Риты, не стал присматриваться, он сразу бросился на меня, угрожающе выставив клыки. И тут-то… я думала, что все кончено. Я рефлекторно упала на спину, как делала с волчицей. Я ждала, что меня загрызут и утащат в лес, но мама Рита заворчала и встала между волком и мной. Большой черный волк заколебался, он все еще хотел броситься на меня, и я сказала себе: «Черт возьми, если бы мама за меня не вступилась, он бы меня разорвал». В моей памяти эта сцена осталась одновременно невероятной и величественной. Мама Рита стала нежно ворчать на самца и сантиметр за сантиметром вынуждала его отступать. Ворчание, опущенная книзу морда — волчица делала шаг вперед, а волк пятился назад.

Я не осмеливалась пошевелиться, я ждала, что же они решат насчет меня, но постепенно убеждалась, что мама Рита выиграла. В конце концов она облизала меня, словно сказала ему: «Это мое, ты должен понять». Она вытянулась рядом со мной, все еще наблюдая за ним. Волк подходил то с одной стороны, то с другой, с трудом признавая поражение, этот танец продолжался некоторое время — может быть, больше часа, я не знаю точно — ив результате он смирился, всем своим видом показывая: «Если все так, то я больше ничего не скажу». И больше не обращал на меня внимания.

А я сказала себе, что если он снова начнет, то мама Рита будет рядом и защитит меня.

Некоторое время волк держался на расстоянии. Волчица вылизывала меня, тыкалась мордой, очевидно доказывая ему, что она тут главная. Потом она подошла к нему, чтобы сделать то же самое. Слабые толчки мордой, чтобы раздразнить его, уткнуться носом ему в шею, — и вот они принялись играть, будто меня здесь нет. Игра продолжалась недолго, а потом они ушли вдвоем, оставив меня одну.

Наступила ночь, и я боялась, что вернется волк. Он был черным, я не смогла бы его различить в темноте и не знала, где спрятаться, чтобы поспать. Так что я не сомкнула глаз, пока они оба не вернулись и не легли рядом друг с другом. У меня было право на то, чтобы меня пару раз лизнули в лицо и в шею. Мама Рита шумно обнюхала меня. Еще несколько тычков мордой, чтобы я покатилась по земле и присоединилась к ним.

Так мы начали жить вместе и следовать определенным правилам. Если я вставала, волчица относилась к этому нормально, она знала, что я не опасна, но самец тут же вскакивал и рычал, как будто я представляла угрозу. Его зубы произвели на меня впечатление. Рядом с ним лучше было сидеть или лежать. Несколько раз я пугалась до такой степени, что лежала с замирающим сердцем до тех пор, пока мама Рита не вмешивалась.

Я не должна была ни в коем случае смотреть волку в глаза, он не любил этого, но если я опускала голову, он прекращал рычать и уходил. Это был знак покорности, который он понимал, а я делала это инстинктивно, как раньше с волчицей. Это другой способ обучения, но он похож на тот, что применяют люди, только является более прямым. Я понимала, что если кто-то из них рычит на меня, то я должна наклонить голову, как наказанный ребенок. Когда мне было необходимо встать, волк тут же бросался на меня, я припадала к земле, тихонько поскуливая, как делала с мамой Ритой, и он замирал в замешательстве. Выл он совсем не так, как волчица, и я сказала себе: «Я тоже вою по-другому, я маленькая, и это нормально, у каждого свой вой».

Это звучит странно, но они были счастливы, они играли вместе, а потом спаривались. Я им не мешала. Я понимала, что происходит, я видела, как это делали собаки на ферме, а потом у собаки Риты появились щенки, так что все было нормально. Я любовалась замечательными животными, у меня была возможность с близкого расстояния наблюдать за тем, как они скачут, прыгают вместе, играют, как влюбленные, — это было похоже на танец. Их скачки были полны огромной силы. Волки прыгали с места в воздух так, как не может ни одна собака. А я могла видеть пену в уголке пасти, как маленькие капли слюны разлетаются в воздухе во время прыжка, это было просто волшебно. Я совсем забыла про войну и больше ничего не знала о мире людей. Когда я наблюдала за таким великолепием, то у меня пропадала и боязнь остаться единственной выжившей, и боль в спине.