Не знаю, в какой момент пути я снова столкнулась с живыми мертвецами. Стояла жара, я взбиралась на лесистую возвышенность: посмотреть, что на другой стороне, и сориентироваться. Я не ожидала, что так близко обнаружу оживленную дорогу. Люди с мешками шагали по пыли, шли несколько тележек и солдаты в форме. Я распласталась по земле в кустах, чтобы рассмотреть этот странный парад. Процессия была не слишком длинной — человек пятьдесят, может, больше, я не считала.

Я была достаточно близко, чтобы различить отдельные лица. Там были старики, женщины и дети, плохо одетые, многие двигались с трудом, явно изнуренные. Внезапно я заметила звезды на их одежде. Они носили звезды! Я не поверила своим глазам. С тех пор, как я искала своих родителей, пробираясь на восток, я нигде не видела евреев. Яростный голос отца прозвучал в моей голове: «Не говори о звезде… никогда! Они могут ее…» И голос матери: «Не говори так при Мишке».

Я спрашивала себя: куда шли евреи под присмотром двух-трех немцев? Если их куда-то вели, то я совершенно точно должна была пойти с ними. Там могли быть мои родители. Конечно, я сама себя в этом убедила. Я была уверена, что на востоке есть только одно место, где находятся все евреи, а значит, и мои родители. Так говорили дедушка и два человека в Германии. В конце концов это был мой шанс. Мне всего-то нужно было проскользнуть к людям со звездами и смешаться с другими детьми. Казалось, что это так просто. Я была на вершине небольшого заросшего холма, который спускался к дороге, нужно было всего лишь аккуратно спуститься на попе и спрятаться в канаве рядом с дорогой. Я должна была действовать быстро, чтобы не попасться, как привили мне животные. Они очень медленно приближаются к жертве, а потом решительно бросаются в атаку, потому что не могут позволить себе промахнуться.

Я подождала, пока группа пройдет подальше, внимательно вглядываясь в их лица: быть может, там мои родители? У меня екнуло сердце, когда я заметила женский силуэт с темными волосами, стянутыми в узел под платком… мне показалось, что это моя мама! На самом деле это была не она, но сами люди были первым знаком, который я получила за долгое время. В конце концов, и со мной случилось что-то хорошее.

Я выждала, пока пройдет немецкий солдат, шедший рядом с колонной, практически в самом конце, и быстро присоединилась к ней. Никто не обратил на меня внимания. Несчастные люди шли как стадо, не глядя по сторонам, серые и грязные от пыли. Я походила на них во всем, кроме звезды. Не помню, во что я тогда была одета — возможно, в лохмотья. Во всяком случае, ноги у меня были голые, прикрытые какими-то короткими штанами, сделанными из обрезанных панталон. А в мешке больше не было съестных припасов, ведь уже много дней я не осмеливалась приблизиться к человеческому жилью и была очень голодна. Лишь с вершины того холма я заметила несколько домов вдалеке. Стояла ужасная жара, я была такой же грязной и потной, как и остальные. Но, в отличие от них, меня вела вперед надежда, а не бедствие. Единственное, что меня волновало, — у меня не было звезды, я боялась, что меня спросят, что я тут делаю. Но эти несчастные не обращали на меня внимания; Бог знает, откуда они пришли и сколько времени так бредут. Я не знала ничего о том, что происходит в мире, охваченном войной, о лагерях и гетто. Спустя годы я выяснила, что в тот момент, когда, полная надежд, шла вместе с той маленькой группой евреев, нацисты уже приняли окончательное решение. Нас официально объявили недочеловеками, которых нужно уничтожить или стерилизовать. Узкая пыльная дорога вела в Варшавское гетто… а у меня кружилась голова от счастья. В тот момент я думала: «Я почти у цели». Все правильно: я нашла «Восток», а теперь и евреев, значит, я была совсем близко к родителям. Честно говоря, бывали мгновения, когда я не знала, откуда у меня берутся силы, чтобы двигаться вперед. У меня были только необыкновенное желание найти маму и вера в то, что мои родители живы. И конечно, исключительная физическая выносливость.

Мы шли под палящим солнцем, пить нам не давали, пыль въелась в кожу, но надежда найти маму затмевала все невзгоды. Что ужасного могло со мной случиться? Немец в форме заметит меня из-за этой проклятой звезды? Я не думала, что это смертельно опасно.

Местность вокруг менялась, мало-помалу стали появляться дома — возможно, мы вошли в пригород. Несколько человек, в основном дети, смотрели на нас из-за угла. Когда на краю дороги появилась колонка, люди бросились к ней, и я вслед за ними. Они толпились, пытаясь напиться. Немцы не мешали им, они выглядели такими же усталыми. Они не были ни злыми, ни надменными. Немцы просто сопровождали евреев — мне не казалось, что кто-то в плену или не хочет идти. Если вдуматься, то это действительно было странно. Меня привели в замешательство их смирение, неспособность сбежать, полная покорность судьбе. С ними было так мало охраны, никакой жестокости, и я даже не могла представить, что мне предстоит увидеть! Я лишь потом поняла: немцы были так уверены в своем могуществе, а евреи так запуганы, что первым не требовалось проявлять жестокость, а вторым не хотелось бунтовать.

Когда мы уже собирались уходить, одна из женщин внезапно закричала и схватилась за голову, на которой появилась кровь. И я увидела вокруг детей, которые бросали в нас камни с криками «Zydow» и махали руками, будто говорили «Прощайте».

Мы отправились в путь, и никто не помог той женщине. Люди больше не могли идти, вместо того, чтобы нести свои мешки, они волокли их по земле, некоторые садились на дорогу, а немецкие солдаты заставляли их подняться.

Постепенно мы вошли в город или в деревню, я увидела табличку (кажется, она была бело-синей) с большими буквами «WARSZAWA». За этой границей дома стали жаться друг к другу, а люди смотрели на нас с балконов.

Я присоединилась к группе, когда солнце стояло высоко в небе, и только вечером мы оказались перед большими воротами в каменной стене.

Там были немецкие солдаты и мужчины в синей форме. Мне все это казалось странным, и я спрашивала себя: кто все эти люди? Нашу группу остановили, и люди в форме стали что-то проверять. С того места, где я стояла, ничего не было видно, поэтому я подумала, что проверяют звезду, которой у меня нет. Потом пробралась поближе и поняла, что евреи показывают немцам бумагу.

Очень осторожно я отступаю в самый конец и тихо сажусь в сторонке, как будто не имею никакого отношения к этим людям. Я не двигаюсь, только наблюдаю. Я должна быстро сообразить, что происходит и как можно проникнуть за эту дверь. Вокруг меня бродят дети без звезды, смотрят на остальных, и я делаю, как они, все еще размышляя: вот стена, большие ворота, в них без труда проедет машина, а за ними — мостовая. Народу за стеной гораздо больше, чем там, где я сижу. И я делаю вывод, что именно здесь собирают евреев. «Восток». Мне обязательно нужно туда попасти’, но тут вооруженные солдаты, а у меня нет тех бумаг, которые проверяют люди в синей форме. Спустя годы после войны я узнала, что это была Policja Granatowa («синяя полиция», «гранатовая полиция», довоенная польская полиция. — Примеч. пер.).

Я немного отодвигаюсь, но на какое-то время остаюсь там, прижавшись к стене дома. Рядом играет ребенок, катает что-то палкой. В конце концов мне в голову приходит идея спросить его, могу ли пробраться за ворота. Проще всего объяснить ему жестами, показывая на себя и на стену. Он посмотрел на меня как на идиотку. Я повторила свои действия, и он палкой нарисовал на земле звезду. А потом он провел ребром ладони по шее, показывая, что за стеной рубят головы. Я ясно ощутила презрение его жеста, но показала на свои глаза — я хотела увидеть… тогда он пожал плечами и даже хихикнул, а потом указал мне на кучу мусора у стены и сделал вид, что копается в ней. Так как я ничего не поняла, он сам раскидал мусор и расчистил дыру, достаточно большую, чтобы туда мог пролезть ребенок. Я настолько привыкла забираться подобным образом в человеческое жилье, что мне не показалось это необычным. Я не совсем доверяла этому мальчику и позже спросила себя: не слишком ли легко я забралась туда? Быть может, он сидел там специально, чтобы доносить? Потому что спустя несколько часов я в панике вернулась на это место, а дыра была заделана. А может быть, я просто не смогла ее найти?