Джекс предупредил возможные возражения с ее стороны, закрыв ей рот поцелуем.

– Гости ждут, – через некоторое время прошептала Руби.

– К черту их.

Он прижал ее к двери, засунул руку под платье и продолжил начатое.

Джекс застыл на входе в «Корону». В висках стучало, кровь застыла в жилах.

– Все будет хорошо. – Руби взяла мужа за руку, почувствовав его настроение.

Он не хотел подпускать ее близко к себе. Не хотел видеть восхищение в ее глазах, подобное тому, что увидел сегодня.

Он не хотел чувствовать.

Почему Руби не могла оставить его в покое? Почему продолжала подкапываться под защитные сооружения, словно солдат вражеской армии, пытающийся проникнуть в осажденный город?

Он не ответил, и уголки ее губ опустились.

– Что не так? – спросила она.

«Да все не так», – захотелось ему завопить.

– Все в порядке. – Он расправил плечи и сжал ее руку. – Давай дадим самое грандиозное представление в нашей жизни.

И они это сделали. Следующие несколько часов он расточал улыбки, пожимал руки и заливался соловьем, о чем бы ни пошла речь, начиная с котировок на бирже и заканчивая ежегодным мельбурнским карнавалом. И люди, которые годами шарахались от него словно от прокаженного и которые даже на приеме Сиборнов делали вид, что не видят его, натянули на свои тоскливые физиономии приветливые выражения и изобразили на них радость от встречи с ним.

И все из-за маленькой смелой женщины рядом с ним.

Руби не отходила от Джекса ни на минуту, держа его под руку. Ее стараниями в разговорах не возникло ни одной неловкой паузы. Она сглаживала острые углы и с легкостью отвечала на неудобные вопросы, очаровывая людей и отвлекая их от ненужных мыслей. Джекс видел, как язвительные комментарии застывают у гостей на губах.

Она просто покорила толпу.

И его тоже.

Потом они кружились в вальсе. Он прижимал Руби к себе так близко, что под конец танца почти забыл, почему они на самом деле поженились.

– Ты все еще ужасно напряжен, – прошептала она, положив руку ему на грудь, как раз туда, где бешено колотилось его сердце.

– Ты бы тоже была напряжена, если бы тебя окружали пираньи, так и ждущие, когда ты оступишься.

– Ничего подобного. Я не придаю такого значения тому, что обо мне думают. И никогда не придавала.

– Это потому, что ты выросла среди этих людей и они тебя принимают.

– Может, если ты будешь немного добрее и веселее, люди примут и тебя тоже?

– Я сегодня был добр и весел.

Она закатила глаза:

– Да, у тебя на лице было написано «только попробуйте не полюбить меня».

– Ну, я такой, какой есть.

Джекс слегка повернул голову влево, коснувшись губами ее запястья, и поцеловал нежную кожу. У нее перехватило дыхание. Кожа покрывалась мурашками, когда он выписывал круги языком у ее пульса.

– Эй, вам двоим уже стоит уединиться.

Это был Отто Смит, старый друг их семьи и поклонник Сапфи – как пояснила Руби.

– Отвяжись от нас, малявка, – засмеялась она.

Отто прикинулся оскорбленным:

– Да я выше тебя!

– Может, я говорю не о росте.

Отто надул щеки и выкатил глаза так забавно, что Джекс не удержался от смешка. Парень повернулся к нему:

– Надеюсь, вы не возражаете, если я ненадолго украду у вас вашу прекрасную жену.

Джекс вцепился в Руби. По какой-то неведомой причине он не хотел отпускать ее сегодня ни на секунду.

– Не беспокойся, я уже столько раз оттаптывала ноги Отто в прошлом. Больше двух минут он не выдержит.

– Не торопитесь, – сказал он.

Ревниво-собственническое настроение раздражало Джекса больше, чем рука Отто на спине Руби. Может, он был просто вымотан сегодняшним притворством? Может, на него подействовало слишком долгое общение с этими снобами?

Какова бы ни была причина, он чувствовал себя полностью дезориентированным, словно его мир медленно, но верно выходил из-под контроля. Он прошел сквозь танцующую толпу и покинул зал.

* * *

Руби видела, как Джекс стремительно вышел из зала, опустив голову, словно ему не терпелось сбежать.

Она понимала его чувства.

Этот вечер был настоящей пыткой. Сапфи не зря взяла на себя связи с общественностью. Она играючи могла управлять толпой.

Тереться щеками с почти незнакомыми людьми и нести всякую чушь не слишком импонировало Руби, но она это сделала. Ради Джекса.

К несчастью, чем больше она проводила времени со своим строптивым мужем, тем больше понимала, что сделала бы для него и больше.

Ее до слез трогала твердость и стойкость Джекса, делающие его похожим на оловянного солдатика из сказки. Это не была любовь. Руби влюблялась раньше и помнила это ошеломляющее, заставляющее ее парить, как на крыльях, чувство. Никаких страданий и депрессий, только упоение и эйфория.

С Джексом все было по-другому. Это были более глубокие ощущения, словно ее часть, о существовании которой она раньше и не подозревала, нуждалась в нем, как в воздухе.

Он пробуждал в ней первобытные инстинкты, желание освободиться от ограничений, которые налагало на нее обещание, данное Сапфи их матери, и ответственность за компанию и сестру.

Руби была уверена, что в юности Джекс был плохим парнем. Весь его вид говорил о силе, которую он держал под контролем.

– Что-то мне подсказывает, что это мечтательное выражение в твоих глазах не имеет отношения ко мне.

Она запуталась в па и наступила Отто на ногу:

– Извини.

– Брось. – Он покружил ее, чтобы избежать столкновения с соседней парой. – Я был бы счастлив, если бы какая-нибудь горячая штучка думала обо мне с таким выражением лица.

– Сапфи – горячая штучка.

Несвойственная Отто печаль омрачила его лицо.

– Мы оба знаем, что Сапфи воспринимает меня исключительно как друга. Подходящую жилетку.

Руби погладила его по плечу:

– Мы же выросли вместе. Естественно, что она доверяет тебе.

– Да, конечно. Но я просто хотел бы…

О боже. Руби не испытывала ни малейшего желания быть посредником между Отто и Сапфи. Однажды она спросила сестру, было ли между ними что-нибудь, кроме дружбы, и Сапфи рассмеялась. Отто определенно не должен был этого знать.

– Кстати, как Сапфи?

– Отлично. Ей лучше с каждым днем.