и женщины друг другом – высокое, несомненно высокое чувство, но при всей прелести такого блаженного бытия возможно и что-то еще… Мы не можем и не хотим закрываться от мира, мы – свободны!

Уйти – чтобы остаться…

Когда я рассказал тебе о своих грезах ночью – умолчав, правда, осторожно умолчав все же о Лене, но признавшись в страстном ожидании твоего возвращения, в напряженном вслушивании в тишину за окном… – ты рассмеялась, признавшись, что сама об этом мечтала, но этот нудный, навязчивый Вася-Роберт довел тебя аж до самого твоего жилья и дождался, мерзавец, когда ты скроешься за дверью и тебе уже неловко будет опять выходить и идти обратно. Да ты и не уверена была все же в моей готовности к твоему возвращению – не стали ведь мы тогда еще настолько близки… О, сколько же теряем мы в жизни своей от нерешительности, неуверенности, воспоминаний о неудачах и прошлом печальном опыте! Так редки, так недоступны слабому нашему существу моменты прорыва… Фантазии – вот максимум того, на что мы и то не всегда способны…

Уйти – чтобы остаться! Он остался, этот милый Галчонок, со мной навсегда, моя креолка, моя индианка – и теперь кажется, что все те дни длились один лишь миг – миг прозрения, освящения, миг прорыва в истинную реальность – светозарный, ослепительный миг…»

Все это писал я тогда в своей тетради, после того, как вернулся с «птичьего двора», с горечью осознавая… И как же странно было вспоминать, что именно тогда – еще вчера, позавчера… – нам обоим казалось, что никакой это не миг, а, наоборот, – насыщенная, растянутая во времени, яркая, многообразная, многослойная жизнь. Вне времени… Еще во второй наш день из трех – 7-го, – после обеда, кажется, сидели мы в лоджии и вспоминали что-то «из прошлого» – да-да, из «далекого» прошлого нашего как будто, которое состояло у нас даже из двух периодов: один – самая первая встреча, когда Василий привел ее ко мне, она сидела на кровати напротив, я что-то говорил, шутил, а сердце уже билось тревожно, и нити наши неудержимо тянулись, сплетаясь, и откликались живо ее глаза, а все стройное, полное жизни тело ее уже излучало, притягивало мучительно. Другой период – та самая «историческая» встреча на набережной, когда глаза наши и существа просто ринулись навстречу друг другу уже как бы после долгой разлуки; а потом вечеринка у меня в комнате, когда я закутывал ей горло рубашкой, а еще она танцевала настолько пластично, настолько красиво свой индейско-креольский танец, что даже девочки залюбовались, а мы с Василием потом не спали ночь каждый в своей персональной келье… А следующий день – Первый Наш День? Это была поэма с захватывающим сюжетом: с коварством фрейлин и лицемерием претендентки на престол, с разрушением грандиозного плана похода в горы, но – искренней верностью королевы, – с борьбой двоих, малодушием и трагическим поражением одного, с могучим, все нарастающим притяжением друг к другу главных героев, с предполагаемой попыткой самоубийства, бессильной ненавистью с одной стороны и презрением и жалостью с другой, и с неизбежным, как рок, фатальным и прекрасным финалом – когда так счастливо, вопреки всем ничтожным козням и расчетам людским, в очередной раз победно восторжествовала природа!

Эту музыку наших тел, это пение каждого друг в друге, эти женственно-детские, мучительно-блаженные стоны ее, аромат сухой, чистой, бархатной, золотистой от солнца кожи, прикосновения упругих и нежных, девственно-свежих холмиков ее, горячую, знойную глубину ее естества можно ли забыть? Что перед великим ЭТИМ убогие радости повседневного унылого бытия! Какую цену готовы заплатить вы, достигшие «материального достатка» и «положения в обществе», но и – желчной, бессильной старости, продавшие за «достигнутое» то лучшее, чем наградила от рождения Бог-Природа ваше заблудшее – обманутое кем-то или чем-то – несчастное существо… – какую цену действительно готовы заплатить вы?!

И даже сравнительно блеклый, замутненный усталостью Второй наш день по-своему был прекрасен. Ощущение уже состоявшегося, уже подтвержденного ночью родства, спокойная уверенность друг в друге, расцветшие, негасимо сияющие новым светом ее глаза… И даже миниатюрная изящная ящерка на каменистом пляже, словно бы освятившая своим доверчивым появлением наш союз. И первое лицезрение ее тела, и первые ослепительно великолепные снимки…

Бог был с нами – он и подарил нам вершину Нашего – Третий день. «Новый свет» – простое совпадение названий. Но для нас действительно открылся свет новый, свет истинный, словно отзвук той самой песни, о которой сказал поэт: «И звук этой песни в душе молодой – остался…»

Писал и размышлял обо всем этом я еще в Крыму: за окном холод, ветер – после ее отъезда тотчас испортилась и погода! Я не знал, естественно, что будет дальше. Хотя, конечно же, ждал, надеялся, фантазировал, предвкушал в волнении звонок ей из Москвы и нашу возможную, такую желанную, такую уже долгожданную встречу. Но из немалого опыта своего извлек: что бы ни было теперь, как ни распорядилась бы в дальнейшем судьба, но то, что было – есть. Есть всегда! Это прекрасный, щедрый, царский подарок! И на пороге «синей черты», устремляя дух свой к высшим мирам, дай мне, Господи, вспомнить и это – в том высшем значении происшедшего, каковое в нем несомненно есть. И для меня, и для нее. Для нее, несомненно, – тоже.

2

Добрый, спокойный, открытый, кажется, всему миру, я вышел днем в поселок и умиротворенно, радостно смотрел на людей. И судьба вновь оказалась великодушна ко мне. Я встретил Лену.

Уже издалека она улыбнулась мне, и не было почему-то в ней ничего от вчерашней безликости, мертвости, опять глаза ее излучали. Она шла навстречу, словно несла привет, словно на этот раз была послана… Уж не тобой ли, великодушная, щедрая моя индианка, добрая колдунья, услышавшая песню верности моей и – решившая наградить? Статная, ладная девушка, красивая, с удивительно приветливой, доброй улыбкой шла мне навстречу – участница того прекрасного вечера – и сна! – свидетельница, освященная знакомством с тобой, вторая героиня моих ночных буйных фантазий…

– Здравствуй.

– Здравствуй…

– Что же ты бросила меня вчера?

– Я не бросила. Я же сказала вам, что вернусь. Вы разве не слышали? Это вы ушли…

Она все еще была со мной на «вы», и мне это не нравилось.

– Может быть, встретимся сегодня? – сказал тем не менее я.

– Давайте…

– В половине девятого у нас на набережной, хорошо?

– Ладно. Я приду.

Музыка не кончилась?… Музыка продолжается?… Хотя до вечера мы и расстались, но… Удивительно: предстоящая встреча с