Так что я послушал дыхание пациента. Вдумчиво и тщательно, посредством приложения головки хорошего восточногерманского фонендоскопа. Потому как имеется у него та самая хроническая обструктивная болезнь легких, что вызывает дыхательную недостаточность. Так что хрипы слушаю тщательнее, чем что бы то ни было. А то пропустишь вот так поганку какую – и даже оправдаться не дадут.

С легкими у Суслова было относительно стабильно, ничего не добавилось с прошлого раза. А вот давленьице подкачало, повышенное.

– Сто сорок пять на девяносто. Многовато для вас, Михаил Андреевич. Может, таблетки пора заменить? У профессора Шишкина исследуют новое лекарство, очень хорошие результаты…

– Не таблетки это, – вождь вдруг проявил эмоции, махнул рукой, потянув со стола тонометр, так что я едва успел поймать его. – Так… по работе… пройдет.

Знаем, какая это работа. Идет борьба за власть, все решится в ближайший год. Вот и нервничает Суслов.

– Если в ЦКБ узнают, что я вами занимаюсь – мне головы не сносить, – произнес я, убирая фонендоскоп. – Такое не прощается.

– Когда узнают, все уже решится, – тихо сказал Суслов. – И тогда уже будет все равно. Так или иначе.

Угу. Это ему все равно. Либо в дамки, либо… А мне-то жить и семью тут строить. Чазов и Ко до меня дотянутся в любой «скорой». Волчий билет – и привет.

Ладно, подумаем, что тут делать. Ставить на Суслова как-то стрёмно.

* * *

Юрий Геннадьевич слово сдержал. Паульсен бумаги получил, сделку закрыли. Так он и уехал, не попрощавшись, та встреча в метро была последней на советской земле. Ну, теперь пусть ищет престарелых морских свинок и начинает исследования. Думаю, за годик управится, чтобы набрать результатов и захапать патент на неврологию. А там – только с песней. Название какое-нибудь придумать, тупое и запоминающееся, меморин, или еще как-то, это к маркетологам, и можно отчаливать к берегам собственного острова в южных морях на борту пятидесятиметровой яхты. Ага, и не забыть купить новую губозакаточную машинку, а то эта не справляется совсем.

В воскресенье Аня устроила целый кулинарный фестиваль. Мало того что с утра я был напоен кофе со свежими тостами, потом она сделала какую-то умопомрачительную яичницу с сосисками и сыром. Я даже спросил, что она натворила. Потому как просто так подлизываться ни одна женщина не будет. Озвучивая вслух список возможных прегрешений, включающих измену с африканской студенткой и беременность тройней, и каждый раз получая отрицательный ответ и загадочную улыбку, я свою порцию яичницы доел. Не пропадать же добру. В конце концов она сама не выдержит, обзовет меня бесчувственным чурбаном и признается, в чем дело.

Потом мы перешли в апартаменты и приступили к просмотру новейшей итальянской комедии, которую Аня всего на один день выпросила у кого-то. На кассете было нацарапано «Il bisbetico domato».

– Слушай, я не силен в итальянском, – пришлось признаться мне. – О чем хоть кино?

– Там субтитры английские, – успокоила меня Аня. – Давай, включай уже.

Буквально с первых кадров я понял, что мы смотрим «Укрощение строптивого», так-то можно было даже и не смотреть на субтитры, я все шуточки из этого фильма с половиной населения Советского Союза наизусть знаю. Но искренне ржал вместе с подругой. Смешной же фильм, правда.

Похоже, Азимова не была в неведении относительно содержания, потому что, дождавшись сцены на заправке, она практически одновременно с Орнеллой Мути повторила тот самый волнующий всех мужчин в возрасте от девяти до девяноста жест. Хочу сказать, что мое внимание ей удалось переключить практически мгновенно. В конце концов, фильм мы потом досмотрим, а такое настроение упускать нельзя, а то до смерти жалеть будешь.

И вот в тот самый момент, когда мы приступили к жарким поцелуям и страстным объятиям, какая-то тварь решила нам помешать.

– Ты кого-нибудь ждала? – спросил я, не отрываясь от созерцания чрезвычайно красивой женской груди.

– Нет. А ты?

– Конечно, нет. Пошли они подальше, – и я предпринял попытку продолжить. Очень меня взволновала маленькая родинка на шее Ани. Надо было немедленно поцеловать ее. Иначе это могло привести к какой-нибудь катастрофе. Глобального масштаба.

Подлецы под дверью никак не успокаивались. Создавалось впечатление, что мы у них сняли почасово квартиру и оплаченное время кончилось.

Первой не выдержала Азимова и пошла открывать, на ходу пытаясь привести в порядок одежду. После щелканья замка послышались какие-то возгласы, похожие на приветствия. Ладно, не вооруженное ограбление, это уже хорошо.

Я подтянул штаны, одернул футболку и пошел выяснять личности негодяев, обломавших нам утренний секс. Должен же я знать, кого буду убивать.

Ну как же, сладкая парочка, уничтожитель медицинской техники и сопровождающее его лицо семитской национальности.

– Мечтаю о дне, когда вы поженитесь и уедете навсегда в Сухум, – вместо приветствия сказал я. – Еще в середине девятнадцатого века Александр Белл изобрел телефон. Говорят, им можно пользоваться, чтобы предупредить о предстоящем визите.

– Не ворчи, тут у Симы небольшая авария произошла. Все, мальчики, давайте, в комнату идите, мы без вас разберемся, – и Аня вытолкала нас с Давидом из кухни.

С женскими неполадками дело такое: чем дальше ты от них держишься, тем проще жить. Так что я спорить не стал.

– Ну что, помирились с Беридзе? – спросил я, усаживаясь в кресло. – Дыба сильно кричала?

– Да нормально там всё, – Давид небрежно махнул рукой, будто сам явился организатором всего хорошего, что только могло на «скорой» произойти. – Дефибриллятор заменили и забыли. Меня даже не оштрафовали. Я тут в пятницу слушал Севу Новгородцева, прикинь, – без паузы продолжил он, – там новая песня «Квинов» была, «Под давлением». Это просто офигеть!

– Какая же она новая, уже целый месяц из каждого утюга звучит. Кстати, про радио, – добавил я по возможности максимально недоброжелательным голосом. – Официально предупреждаю: в этой квартире любой базар про политику запрещен! Кто нарушит запрет, пойдет с огромной скоростью к едреней матери!

– А что случилось? – удивился Давид.

– Донос в Контору глубокого бурения Пилипчук написала, хорошо, ходу бумаге не дали.

– Вот скотина, – прошипел Ашхацава. Даже кулаки стиснул.

– Не парься, организуем мы ей сладкую жизнь, – успокоил я его. – Есть у меня плодотворная дебютная идея.

– Так что ты про песню говорил? – вернулся к своим баранам юный меломан.

– Under Pressure? Да ее везде передают. Вот смотри, сейчас радио включим, пробежимся по станциям, если за пять минут не услышим, с меня пиво. А найдем – с тебя. Забьемся?

– А давай!

Я выиграл минуты через полторы. Мы попали на самый конец песни, про последний танец под давлением. Но никто ведь и не говорил о целостности произведения.