Дев стоял напротив окна в странной позе – с опущенной головой и вытянутыми перед собой руками. Подойдя чуть ближе, она скорее догадалась, чем увидела – нож. Дев держал его так, словно собирался зарезаться.

– Не надо.

Было слишком темно, чтобы различить выражение его лица.

– Не надо, – повторила Арсеника и приблизилась еще на шаг. Дев казался спокойным, даже равнодушным. – Отдай это мне.

Она протянула руку ладонью вверх, почти коснувшись его сцепленных пальцев, и почувствовала, что они начинают разжиматься, ослабляя хватку.

– Я возьму, ладно?

Арсеника подхватила нож за пластиковую рукоятку и отшвырнула в сторону. Дев продолжал стоять напротив, покачиваясь, и смотрел куда-то поверх ее плеча.

– Зачем ты так?

– Он меня попросил…

– Кто он?

Арсеника шептала, Дев говорил в полный голос. Не кричал, не истерил и не бил посуду, но все равно выглядел безумным. То, как он говорил, и смысл его слов принадлежали сумасшедшему.

– Вон тот. – Слабый кивок в сторону стола, за которым никто не сидел. – Сказал, чтобы я взял нож, лег в гроб… – рассеянный взгляд на пустое пространство пола возле холодильника, – …и убил себя. Ты что, не видишь?

– Гроб тоже здесь? – спросила Арсеника, чувствуя, как опора начинает уходить у нее из-под ног.

– Ты что, не видишь? – повторил Дев, прежде чем упасть на колени, а потом лицом вниз на холодную кафельную плитку.

– Мне по-прежнему нечем платить.

Следовало признаться в этом раньше – прежде, чем сесть в его машину и позволить отвезти себя домой. Но Арсеника спасовала перед выбором между идти пешком или просить у Дева денег на проезд, к тому же, он сам дал понять, что в это утро их маршруты совпадают. Эту поездку она помнила плохо – кроме того, что страшно было до чертиков. Дев гнал как безумный, ни на секунду не снижал скорость, игнорируя светофоры и попутки. Подрезал, проскакивал на красный, ему сигналили, а он только давил на газ и снова нырял из ряда в ряд под депрессивный инструментал, который мог бы стать саундтреком к сюжету о том, как главные герои гибнут в автокатастрофе. Пару раз Арсенике казалось, что столкновение неизбежно. Тогда она закрывала глаза и чувствовала, как от скорости в животе образуется пустота. Но полет продолжался. Иногда она посматривала на Дева и тут же отводила взгляд. Видеть его безумную улыбку было сильнее нее. Можно подумать, у него в запасе имелось несколько жизней, и он собирался истратить одну из них прямо сейчас. Даже когда автомобиль остановился напротив знакомого подъезда, ее все еще продолжала бить нервная дрожь.

– Ты ничего мне не должна. – Кажется, это были первые его слова с той минуты, как оба проснулись, выпили кофе, переоделись и вышли из квартиры. – Если б не ты, меня бы сейчас здесь не было.

Значит, помнит. Она тоже забудет нескоро.

И то, как безуспешно пыталась привести его в чувство, леденея от страха, что он умрет у нее на руках, и от его последних слов, что кроме них двоих там был кто-то еще. Кто-то, кто приказал ему покончить с собой, и Дев – ироничный Дев, взрослый и с виду разумный – достал нож и собирался вспороть себе живот с остекленевшим взглядом уже мертвого человека. И то, как тащила его в спальню, лежала рядом, вскакивая от каждого звука, щупала лоб, проверяя температуру, и понимала, что ничем не может помочь. Лекарств не нашлось ни в квартире, ни в его дорожной сумке – она обыскала все, что смогла. Оставалось лишь ждать до утра, то забываясь поверхностным сном, то снова просыпаясь и каждый раз с трудом вспоминая, чья это комната и как здесь оказалась она, Арсеника. Дев изредка подавал голос, и она отзывалась: думала, просит о чем-то, но он бредил – о девушке по имени Ульяна, поездах, чьем-то взорванном автомобиле… и об Игни. Это имя звучало чаще всего остального – без привычной злобы – и если бы Арсеника не знала об их взаимной вражде, то решила бы, что сейчас Дев… Просто умоляет его прийти.

Часов у нее не было – мобильный Ники остался в кармане куртки, и чтобы его достать, нужно было пройти мимо страшной кухни. Арсеника старалась не думать о невидимом гробе, но мысль о том, что он может стать видимым и для нее, корябала изнутри помимо воли. Кошмар этой ночи закончился, как только Дев вдруг сбросил с себя одеяло и вышел, шлепая босыми ногами по полу, с невнятными ругательствами. Поначалу она прислушивалась к доносящимся из кухни звукам, опасаясь, что он снова схватится за нож, даже почти собралась встать и проверить, но сама не заметила, как провалилась в сон.

Проснулась, повинуясь тому же чувству опасности. Вскочила, набросила на плечи одеяло, завернулась в него, словно в кокон, и покинула комнату. Было слишком тихо. Если бы Дев собирался что-то с собой сделать, ему вполне хватило бы времени. На пороге кухни Арсеника заставила себя не закрывать глаза, заранее глубоко вдохнула и… Шумно, с облегчением выдохнула.

Воняло горячей канифолью. Дев сидел на табурете, поджав под себя ноги. Под лампой дневного света его обнаженная спина казалась мертвенно-бледной и блестела от пота. Арсенике вдруг захотелось подойти и провести пальцем вдоль линии его позвоночника, коснуться каждого обтянутого кожей позвонка. Она протянула руку, но тут он обернулся.

Выглядел неважнецки – лоб в испарине, черты лица заострились. Грудь и плечи покрыли бордовые пятна, верхняя губа воспалилась от насморка.

Короткий взгляд, которым Дев одарил Арсенику, нельзя было назвать иначе, как обдолбанным.

Судя по тому, что за окном по-прежнему царила темень, проспала Арсеника недолго. Стараясь не шуметь, она нашла банку растворимого кофе, ткнула в кнопку электрического чайника и осталась стоять в стороне, у плиты, не приближаясь ни к Деву, ни к тем непонятным разложенным перед ним деталям. Не обращая на нее внимания, он ловко зачищал провод за проводом: надрезал ножом разноцветный пластик, а затем быстрым движением снимал его с медной сердцевины, и на столешницу падали красные, желтые и синие куски изоляции. Арсеника налила в чашку кипяток, размешала, вдохнула запах горелых зерен, который всегда казался ей по-домашнему уютным, и снова засмотрелась на ловкие движения его пальцев. Во всем этом внезапно появилось жутковатое, тягучее, густо перемешанное с тревогой, но все-таки удовольствие. Быть здесь. Сейчас. С этим парнем. Не знать, что дальше, никуда не спешить. Молчать…

И когда он поднялся из-за стола, чтобы открыть кран, и начал жадно глотать воду, обдавая себя брызгами, и когда она смотрела на него, с особой наблюдательной жестокостью подмечая все, что делало его до отвращения жалким, и когда с обреченностью поняла, что он продолжает ее волновать – даже сейчас, еще более чем обычно далекий от привлекательности, – Арсеника сделала наконец то, что так долго откладывала и на что не осмелилась ночью.

Она отставила в сторону чашку и пошла переодеваться в свою грязную вчерашнюю одежду, чтобы уехать домой.

Дев, как ни странно, засобирался тоже – по-прежнему не говоря ни слова, – и только после того, как оба вышли из квартиры и он кивком предложил ей сесть в машину, Арсеника поняла, что идти пешком – сегодня, сейчас – не придется, но не спросила об оплате и молчала до тех пор, пока не настало время прощаться.