ко мне, его челюсть все еще сжата, он смотрит мне в глаза.

— Тащи свою задницу в эту машину. Никаких вопросов. Никакого нахальства. Ты больше не заговоришь, пока я тебе не разрешу. Чего я не сделаю. Понятно?

Его голос низкий и хриплый. Жар тела обжигает меня. Я чувствую его запах, теплый, мужской аромат его кожи, и считаю каждую золотую искорку в великолепных карих глазах. У меня пересыхает во рту. Я не могу ответить, поэтому просто забираюсь в машину и сажусь. Он смотрит на меня мгновение, затем его взгляд опускается на мой рот. Он выдыхает, раздувая ноздри. Затем выходит и так сильно хлопает дверцей, что от этого сотрясается вся машина.

— Zia? — испуганно шепчет Лили с переднего сиденья.

— Я не знаю, что случилось, но если он сделает что-нибудь опасное, я с этим разберусь.

Куинн запрыгивает в машину, захлопывает дверцу и заводит двигатель. Он сидит в гробовом молчании, тяжело дыша и уставившись прямо в лобовое стекло. Он на мгновение закрывает глаза. Когда открывает их снова, кажется, что лучше контролирует себя. Он выезжает со стоянки и возвращается на шоссе на разумной скорости. Но его руки так крепко сжимают руль, что костяшки пальцев побелели.

К тому времени, как мы возвращаемся домой, я выматываюсь от напряжения в машине. Куинн останавливается на подъездной дорожке, глушит двигатель и выпрыгивает. Не обращая на меня внимания, он помогает выйти Лили, держа ее за руку. Затем он ведет ее во двор, не оглядываясь.

Я опускаюсь на сиденье, закрываю лицо руками и выдыхаю. Я все еще нахожусь в том же положении, когда Куинн возвращается десять минут спустя. Он открывает дверь и молча стоит там, пока я не опускаю руки и не смотрю на него.

— Что?

— Что ты делаешь?

— Может быть, я медитирую.

— Помочь?

— Нет. Уходи.

Он переминается с ноги на ногу. Он все еще кажется взволнованным, но уже не таким разъяренным, как раньше.

— Я хочу кое-что сказать.

Это должно быть интересно.

Я приподнимаю брови в ожидании. Он прочищает горло и бросает взгляд на самшитовую изгородь вокруг подъездной дорожки. Он затягивает узел галстука, затем грубо проводит рукой по волосам. Мускул на его челюсти напрягается.

— Я должен перед тобой извиниться.

— Ты обращаешься к этому кусту или ко мне?

Его взгляд возвращается, чтобы встретиться с моим.

— Я с тобой разговариваю, умница.

— И мне теперь можно с тобой говорить? Потому что я отчетливо помню кое-что о получении разрешения. Я бы не хотела попасть в беду или что-то в этом роде.

Его веки опускаются. В глазах появляется жар. Он хрипло говорит: — Да, маленькая гадюка, у тебя есть мое разрешение. — Это прозвучало так сексуально, что мне пришлось сглотнуть, прежде чем заговорить снова.

— За что именно ты извиняешься?

— За то же самое, что я только что сказал Лили. Я потерял самообладание.

Я резко отвечаю: — Да, я помню, что спрашивала тебя об этом в день нашей встречи. Помнишь, что ты мне сказал?

— Что я не был твоим покойным мужем.

Мы смотрим друг на друга. Я могла бы упасть в эти великолепные карие глаза и утонуть. Это гребаная катастрофа.

Понизив голос, я говорю: — Никто не может быть так ужасен, как он. И я могу справиться с твоими маленькими истериками, но я не позволю тебе пугать Лили.

— Это была не истерика, — оскорбленно огрызается он. Игнорируя это, я продолжаю.

— И если ты продолжишь пугать ее, ведя себя грубо, непоследовательно и агрессивно, у тебя будут проблемы.

Он отрывисто смеется.

— Ты мне угрожаешь, маленькая гадюка?

— Да.

Его смех затихает. Он недоверчиво фыркает. Затем проводит рукой по бороде, пристально изучая меня. То, как он смотрит, заставляет все мое тазовое дно сжиматься, как будто я делаю упражнения Кегеля. Я должна первым делом позвонить своему гинекологу утром и назначить гистерэктомию. Мои репродуктивные органы сошли с ума.

— Теперь моя очередь извиняться перед тобой. — Он приподнимает бровь.

— Ты так быстро изменила свое решение по поводу этой угрозы, не так ли?

— Нет. Угроза остается в силе. За что я должна извиниться, так это за то, что не дала тебе шанса. Я вела себя с тобой как стерва с той минуты, как ты впервые переступил порог. — Я замолкаю, в уголках моих губ появляется улыбка. — Мне следовало сначала подождать, пока я не узнаю, какая ты culo (с итал. задница).

— Culo означает “красивый воин”, верно?

Моя улыбка становится шире.

— Отлично. — Он ухмыляется. Мы смотрим друг на друга, пока наши улыбки медленно не исчезают и мы не становимся мрачными.

Он грубо говорит: — Даю тебе слово, что больше не буду выходить из себя рядом с Лили. Ты — совсем другая история, но…Я постараюсь.

Я отвожу взгляд, не в силах смотреть на его лицо ни секундой дольше.

— Спасибо. Могу я спросить, почему ты это сделал?

Его пауза короткая, но напряженная.

— Нет. Теперь пойдем в дом. Твой брат обещал, что ты приготовишь мне ужин.

— У моего брата IQ головастика.

— Ты сделаешь, гадюка, — мягко говорит он. — Ты накормишь меня.

Я оглядываюсь на него и обнаруживаю, что он смотрит на меня с горящей интенсивностью. Мое сердце замирает, но я сохраняю невозмутимый тон.

— И зачем мне это делать, мистер Куинн?

— Потому что пришло время ужина. Потому что ты хорошая хозяйка. — Его пауза слишком коротка, чтобы ее заметить, но понижение его голоса — нет. — И потому что я приказываю тебе это сделать.

Мое сердцебиение меняется с учащенного, как у глупой школьницы, на бешеное.

— Похоже, у тебя сложилось ошибочное впечатление, что, когда ты говоришь мне прыгнуть, я должна спросить, как высоко.

Он ухмыляется.

— Так и есть.

— О, смотрите. Человек, который считает себя пуп Земли, вернулся.

— Как и женщина, которая может заморозить мои яйца одним взглядом.

— Крошечные существа так легко замерзают, не так ли? И спасибо тебе за то, что разубедил меня в глупом представлении о том, что ты иногда можешь вести себя по-человечески. А теперь убирайся. Ты всасываешь кислород своим дыханием.

Я хватаюсь за дверную ручку и пытаюсь закрыть дверь, но он блокирует это, подходя ближе.

— Я с тобой еще