Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глядя ему в глаза, я говорю: — Если ты действительно не хочешь меня больше видеть, я буду уважать это. Но, по крайней мере, позволь мне присутствовать на свадьбе. Я буду нужна Лили там. После этого я уйду. — Медленно вдыхая, он молча смотрит на меня. — Пожалуйста, Куинн. Она — единственная в мире, которая что-то значит для меня. Я знаю, тебя не волнует, чего хочу я, но верю, что тебе небезразлично, чего хочет она. И если она узнает, что ты запретил мне присутствовать на свадьбе, то будет опустошена. Она никогда не простит тебя.
— Единственный способ, которым она узнает, — это если ты ей расскажешь.
Я огрызаюсь: — Она прекрасно знает, что единственная причина, по которой я не была бы с ней в день ее свадьбы, — это если бы я была в коме!
— Это можно устроить.
Я знаю, что это не угроза, потому что уголки его рта приподнялись. Он дразнит меня. С облегчением я закатываю глаза.
— Значит, мы договорились?
Его взгляд опускается на мой рот. Руки сжимаются вокруг моих плеч. Мое сердцебиение сбивается с ритма. Затем усталым голосом, который звучит так, будто ему тысяча лет, он говорит: — Да, маленькая гадюка. Мы договорились. Свадьба — это последний раз, когда мы видимся.
— Ладно. О... подожди.
— Что? — раздраженно рычит он.
— Что мне сказать ей обо всем остальном?
— О чем?
— Дни рождения. Годовщины. Праздники. — Я задыхаюсь от ужаса. — Рождество! О Боже, Куинн, что я должна сказать ей о том, почему никогда не смогу навестить ее на Рождество?
— Может, тебе стоило подумать об этом до того, как ты развязала свой демонический язык.
— Но…
— Ты что-нибудь придумаешь! — он громко перебивает: — Иисус Христос на гребаном костыле, тебя достаточно, чтобы довести человека до пьянства! — Он отпускает меня, проводит обеими руками по волосам, издает звук, который мог бы издать бешеный медведь, и поворачивается, направляясь в сторону кухни. На полпути по коридору он резко оборачивается и кричит: — Не забудь о моем ужине, женщина! — Он разворачивается и идет дальше по коридору, оставляя меня кипеть от злости.
Он снова мной командует? Он только что запретил мне видеться с моей собственной племянницей, а теперь отдает мне приказы приготовить его чертов ужин? И он называет меня ЖЕНЩИНОЙ?
Глядя прищуренными глазами на его удаляющуюся спину, я бормочу: — Надеюсь, тебе понравится тушеное мясо с пауками.
11
ПАУК
Появившись на кухне, я сразу направляюсь к винному холодильнику, достаю бутылку каберне и приношу ее на большой мраморный столик. Я беру штопор и открываю вино, все время глубоко дыша, чтобы попытаться унять бешеное сердцебиение.
Эта гребаная самка может довести меня до сердечного приступа. И не только из-за этих идеальных сисек.
— Привет. Ирландец.
Я так поражен этим голосом, что роняю штопор и чертыхаюсь.
— Господи! Я вас там не заметил.
Мать Рейны сидит за кухонным столом и, прищурившись, смотрит на меня из-за очков. То, как она это делает, нервирует. Как будто женщина может материализоваться из воздуха, как Дракула. Я тяжело выдыхаю и добавляю более цивилизованным тоном: — Извините, миссис Карузо. Я сегодня не в себе.
Она фыркает и говорит что-то по-итальянски. Я не знаю, что это значит. Даже не хочу знать. Я беру из шкафчика два бокала для вина и ставлю их вместе с бутылкой на стол.
Я сажусь напротив нее, открываю вино, наливаю нам обоим по бокалу и поднимаю свой.
— Sláinte! (с гэльского. за здоровье/ура)
Она делает кислое лицо.
— И тебе того же.
Это заставляет меня усмехнуться.
— Это означает ”ура".
— О. Ну, почему ты сразу не сказал? — Она берет свой бокал. — В честь чего пьем?
Глядя на нее, женщину, породившую Рейну, Королеву всех сущих дьявольских сук, я кисло говорю: — Контроль над рождаемостью.
— Хех! Я выпью за это. — Мы чокаемся бокалами и выпиваем. Когда я ставлю свой бокал на стол, она улыбается мне. Почему-то это не утешает. Она говорит: — Итак. Гомер, которого назвали в честь умершего художника. Ты зарабатываешь на жизнь убийством людей, si?
Я раздумываю, как ответить, но решаю сказать правду. Она похожа на человека, который не терпит ерунды.
— Я бы не сказал, что это моя основная роль, но это определенно присутствует.
Она кивает, ворча.
— Мой муж убивал людей. Муж Рейны тоже. Это образ жизни для всех в мафии. — Она смотрит на меня поверх своего бокала, как будто ждет моего ответа.
— Если вы спрашиваете, нравится ли мне это, то ответ — нет. — Я останавливаюсь и на мгновение задумываюсь. — Вообще-то, вычеркните это. Я могу вспомнить несколько случаев, когда мне это нравилось. Но те конкретные мужчины были дикарями.
— Все мужчины дикари, — последовал ее мгновенный ответ. — Это просто вопрос степени.
— Я начинаю понимать, откуда у вашей дочери любовь к противоположному полу, — сухо говорю я.
— Если бы ты был замужем за дьяволом четырнадцать лет, ты бы понимал намного лучше.
От того, как она произносит это низким голосом, полным боли и сожаления, у меня по коже бегут мурашки.
— Он был настолько плох?
Она встречается со мной взглядом и несколько мгновений молча удерживает его, затем вздыхает и делает большой глоток вина.
— Я бы его не пережила. Честно говоря, я не знаю никого, кто смог бы. Но Рейна пережила. Хочешь знать, как? — Она не дожидается моего ответа, прежде чем твердо сказать: — Выдержка. — Когда я молча смотрю на нее, она добавляет: — Возможно, она и не милая. Все это было вырезано из нее. Но как только сердце выдолбленно ножами, оно может выдержать все, что угодно.
— А как же Лили? У нее есть выдержка?
Она долго смотрит на меня.
— Думаю, нам придется подождать и посмотреть.
Я собираюсь возразить, что я совсем не похож на мертвого психопата-мужа Рейны, когда откуда-то из-за дома доносится треск выстрелов.
— О, послушай, — спокойно говорит миссис Карузо, глядя в сторону кухонного окна. — Они играют твою песню.
Я вскакиваю на ноги, выбивая из-под себя стул и низко пригибаюсь. Вытаскивая пистолет из кобуры под пиджаком, я