Хорунжий готов был аплодировать, но ротмистр от пафосной речи быстро вернулся к делам насущным.

– Ты все понял, Оскар? – спросил он.

– Да, пан ротмистр. Когда прикажете выходить?

– Завтра поутру и отправляйся. Веди полусотню именно так, как я сказал, дабы не спугнуть русскую дружину раньше времени.

– Да, пан ротмистр.

– Кого возьмешь десятниками?

– Вальдека Рица и Каруся Дуду.

Голубицкий утвердительно покачал головой:

– Что ж, выбор хороший. Удачи тебе, Оскар. Жду доклада завтра к вечеру.

– Благодарю. Дозволь идти?

– Ступай!

– Да, пан ротмистр. – Бедейчик ушел.

Ротмистр прошелся по палате.

«Правильно ли я делаю, посылая полусотню к починку без совета с воеводой? И вообще, верны ли мои действия?

То, что воевода был бы против рейда, сомнений не вызывает. Довойна боится сделать лишнее движение, не будучи уверенным в том, что не понесет за это наказания».

Голубицкий сидел за столом и напряженно думал, рассматривал все возможные последствия своего решения. Минуло время обеда, а он все сидел на месте.

Солнце начало клониться к закату. Только тогда ротмистр резко встал.

«Прочь сомнения. Я все делаю правильно. Русский воевода не должен спокойно чувствовать себя у крепости.

Мне нельзя показывать противнику, что я знаю об этой дружине. Но и особо вольничать русские не должны. Иначе их воевода может почуять, что я с ним играю. Тогда его действия станут непредсказуемыми. Он не уйдет, не уведет дружину. А вот что предпримет, попробуй угадай.

Сложности ему надо создать даже для того, чтобы он не сомневался в том, что мы полностью готовы к обороне. Как ни странно, но чем больше трудностей встретит на своем пути русский воевода, тем прочнее будет у него уверенность в том, что он выбрал верный путь.

Вот этого Довойне не понять. А посему придется мне брать ответственность на себя».

Ротмистр проследовал в столовую. Прислуга знала, что он не обедал, и быстро накрыла стол.

После трапезы Голубицкий приказал вызвать к нему хорунжего Витейского.

Тот пришел быстро, и от его вида Голубицкий едва не сорвался на ор. Хорунжий выглядел сильно пьяным.

– Ты звал меня, Егор? Зачем? – спросил хорунжий. – Знаешь же, что я загулял и теперь не воин. К тому же меня ждут Ханна и дюжина бутылок отменного испанского вина. А как хороша девка! Если бы я знал раньше!..

Ротмистр ударил кулаком по столу:

– Заткнись, пес! Тебе…

– А вот оскорблять меня, пан ротмистр, не надо, – совершенно трезвым голосом произнес Витейский и тут же сбросил с себя маску гуляки.

Перед ротмистром стоял его ближайший помощник, готовый ко всему. Да, слегка помятый, но это специально, для пущего правдоподобия.

– Ты это что же, Тадеуш? Притворялся, да?

– А ты, я смотрю, поверил. Это хорошо. Значит, другие тем более не усомнятся.

Голубицкий присел, вытер платком вспотевший лоб и заявил:

– Да, признаю твой дар перевоплощаться. Оказывается, ты большой мастер в этом. Не знал, хотя служим вместе давно.

– По какому делу вызвал, Егор?

– Садись, надо посоветоваться.

Савельев с Бессоновым-младшим приехали в Бельдево. Тамошние жители уже знали о новых работниках-сторожах.

Коваль встретил ратников во дворе, спросил:

– И что вы на этот раз проведали, панове?

Влас соскочил с коня вслед за воеводой и недовольно пробурчал:

– Нашел тоже панов.

Дмитрий же отвел купца в сторону и сказал:

– Ты вот что, Николай, пошли-ка сейчас на дорогу своего человека.

– Зачем?

– Да не отпускает меня ощущение, что на Посаде за нами кто-то пристально смотрел.

Купец не на шутку испугался.

– Боже сохрани! Неужто проведал воевода про дружину? Ведь тогда конец нам, Дмитрий Владимирович!

– Ты умирать-то не спеши. Сделай так, как я прошу.

– Ага! Это сейчас. – Купец подозвал к себе Язепа, работника, открывавшего ворота, и сказал ему несколько слов.

Тот вскочил на коня и покинул подворье.

– Отправил, – доложил купец князю. – Что дальше?

– А теперь будем смотреть.

– Ты так спокоен, воевода! А ведь коли Довойна, а еще хуже – ротмистр Голубицкий прознают про вас, то вечером их люди всю округу заполонят.

– Нет, купец, так топорно Голубицкий действовать не будет. Если и нанесет удар, то неожиданный, в самое сердце, то есть по твоему починку.

Вернулся работник, соскочил с коня и обратился к купцу:

– Пан Коваль, на дороге никого нет, рядом тоже. Ни конных, ни пеших.

Услышав доклад работника, Савельев сказал Бессонову: – Уходим. – Он повернулся к купцу: – О том, что мы у тебя работники, в Полоцке уже известно. Наведаются оттуда к тебе литовцы или поляки, скажешь им, что послал нас куда-нибудь до завтра. И не отнекивайся от того, что мы у тебя служим, понял?

– Да как не понять? Но что с семьей станет?

Савельев повысил голос:

– Ничего с ней не будет, если сохранишь спокойствие и обычный уклад жизни. Занимайся повседневными делами. Если что-то произойдет, то пришли человека на починок. Пусть заедет за ворота, встанет возле бани и ждет, даже если никого не увидит. А появятся воины из Полоцка, пусть скажет, что послан тобой охранять починок. Мол, ты проведал, что недруги твои собирались сжечь хутор. Это понял?

Купец кивнул.

– Понял, Дмитрий Владимирович.

– Добро. Мы поехали.

– Вы уж поаккуратней там. Не дай Бог попасть в руки Голубицкому. Тогда и вам, и семье моей конец придет.

– Это твоему Голубицкому скоро конец придет.

– Нашел моего. Я такого своего задаром отдал бы лютому ворогу, да еще и приплатил бы, чтобы забрал.

– Семье ничего не говори. Бабы от вида мыши визжат так, словно их резать собираются, а тут вообще страсти разведут. И не бойся. Уж поверь мне, на войне первым погибает тот, кто страшится. Это всё. Ты уговор запомнил?

– Запомнил.

– Утром приедем как ни в чем не бывало. Коли что случится, отправь на дорогу Эдгара. Пусть предупредит нас.

– Ох, князь, не буди лихо, пока оно тихо.

Князь повернулся к Бессонову:

– Влас!

– Я, воевода!

– За мной, рысью, марш!