— Итак, все началось с того, что департамент культуры московской мэрии обмазал Воронцова вазелином и пропихнул-таки в ваш театр, — начала я. — А теперь вам слово.

— Да! — чуть не взвизгнул главреж. — Я не хотел портить отношения с властями и взял его. Вы думаете, я не знаю, что он бездарь? Да об этом все знают! И то, что он из спектакля черт-те что сделает, тоже! Но договор с ним был подписан на постановку одного — повторяю прописью, — одного спектакля! «Маскарад» Лермонтова.

— А Лукьянова?

— Шла довеском, — буркнул он. — Я ее взял потому, что в массовке бегать некому — пара девочек уволились. Естественно, связываться с Воронцовым никто не хотел, вот он и начал репетировать с ней Нину Арбенину.

— Я это все уже знаю, — перебила его я. — И о том, как вы уговорили Анну согласиться на роль Нины, тоже. Сыграли на том, что у нее в жизни ничего, кроме театра, нет. Но почему Воронцов смирился с тем, что она будет играть Нину?

— Я убедил его, что Тамара заподозрит неладное, если внезапно появившаяся артистка из провинции будет играть главную роль в поставленном им спектакле, — пробормотал Зеленогорский.

— Ладно, пошли дальше. Откуда вдруг появилась Анна Ерлакова? Можете бить себя пяткой в грудь, рвать на ней нижнее белье и клясться на Станиславском, что вы на это пошли исключительно из любви к искусству, но я с детства очень недоверчивая. Так, в чем дело? Чем вас Воронцов подкупил?

— Я на это не согласился, — быстро сказал он.

— Ой ли? — усмехнулась я. — Воронцов пришел, чтобы поставить один-единственный спектакль. Так с какого же перепуга он вдруг стал продвигать на место примы театра свою любовницу? Он уйдет, а она останется? Что-то не верится! — Зеленогорский подавленно молчал, и я продолжила: — Кстати, вам ведь донесли уже, как он валялся у Анны в ногах, вымаливая прощение за свое хамство? — Главреж, не поднимая глаз, кивнул. — А знаете, что его на это сподвигло? Видеозапись его развлечений с Лукьяновой на складе для мебели. А теперь представьте себе, что Тамара Томасовна получит эту запись с пояснением, что вы были полностью в курсе происходящего и всячески потворствовали этому.

— Только не это! — в ужасе в голос заорал Зеленогорский.

Дверь распахнулась так резко, что даже ударилась о стену, и в кабинет влетела верная секретарша с самым решительным видом и электрочайником в руках наперевес, видимо, готовая встать грудью на защиту шефа.

— Пошла вон! — сорвался на нее главреж, и она тут же исчезла.

Он немного посидел молча, потом вздохнул и сказал:

— Жена Воронцова пользуется большим авторитетом у членов правления СТД, Союза театральных деятелей. Она обещала мне, что на грядущих выборах членов правления будет продвигать мою кандидатуру, если ее муж останется в театре на постоянной основе. А уже он стал настаивать на том, чтобы Лукьянова начала играть роли Анны сначала во втором составе, а потом и… — Он недоговорил, но все и так было ясно.

— Тамара Томасовна лично вам обещала похлопотать или вы знаете об этом со слов Воронцова? — уточнила я, сцепив руки на коленях в замок, потому что побоялась сорваться.

— Лично, — поколебавшись, буркнул он.

— И поддались вы на искушение! — не в силах скрыть ненависть, сквозь зубы процедила я. — Когда с Анной прямо на сцене беда случилась, вы даже обрадовались, что не придется вам ни к чему руки прилагать, потому что все само собой свершилось. Заказчице уже доложили?

— Я надеюсь, вы не собираетесь выяснять отношения с Тамарой Томасовной? — насторожился он.

— И воздастся каждому по делам его. Она совершила фатальную ошибку, а за ошибки надо платить! — жестко произнесла я. — Если бы она не затеяла всю эту историю, то Анна была бы здорова. Или вы не знаете, что она голос потеряла?

— Слава богу, — начал он, и я, услышав это, вскочила на ноги, перегнулась через стол и схватила его за грудки. — Дослушайте! — крикнул он. — Слава богу, что это произошло на репетиции, а не в день премьеры, как один раз уже было! Второго такого ужаса я бы не пережил!

— Анна уже теряла один раз голос? — ошеломленно спросила я, отпуская его.

— Да нет! Не она! Другая актриса. Это давно было, — объяснил он.

— Мне плевать, что было раньше! — отрезала я, снова садясь. — Ты, сволочь, решил воспользоваться тем, что Анна заболела, чтобы из свое-корыстных интересов выдавить ее из театра и заменить на эту шалаву.

— Да что вы об Анне беспокоитесь? Уж она-то не пропадет! Ее в любой театр с превеликой радостью возьмут.

— Ты, гнида, даже не представляешь себе, каким боком тебе эти гешефты выйдут, — устало сказала я. — И заметь, я не угрожаю, я тебя просто предупредила. А теперь зови свою привратницу — у меня для нее задание есть.

Борис Ефимович звонком вызвал секретаршу и кивком показал ей на меня.

— Мне нужны номера телефонов и адреса, в том числе и электронной почты, следующих людей: Воронцов, Лукьянова и уборщица Мария, фамилию не знаю. И побыстрее!

Она удивленно посмотрела на шефа, и тот поторопил ее:

— Пошевеливайся! Это срочно! — и, когда она вышла, осторожно спросил меня: — Что вы собираетесь делать?

— Следи за рекламой бегущей строкой — много интересного узнаешь, — посоветовала я, вставая. — Ты в дерьме по самые ноздри, и отмыться у тебя вряд ли получится! Твердо обещаю одно: Анна вернется в этот театр, в свою гримерку, на место ведущей актрисы, но уже не увидит тебя здесь в должности главного режиссера. Ты, гнида, решил на двух стульях усидеть, только размер своей задницы не рассчитал, вот и окажешься в лучшем случае на полу!

Я вышла в приемную, где секретарша что-то дописывала на листке. Дождавшись, когда она закончит, я забрала его и спросила:

— Ты ничего не напутала? А то ведь я и вернуться могу! — и, не дожидаясь, когда она лопнет от злости (еще забрызгает, чего доброго!), вышла в коридор.

Ковалева ждала меня в гримерке Ермаковой и только что не подпрыгивала на месте от нетерпения, но я, посмотрев на часы, покачала головой:

— Нет у меня сейчас времени на рассказы! Скажите мне лучше, чем братья Тамары занимаются?

— Сандро — это старший — очень известный и дорогой адвокат, а Гога, Георгий, — тот кинооператор, причем тоже не из последних. А что?

— Хочу заранее знать, с кем дело иметь придется, но подробности потом. А сейчас продиктуйте мне свой номер телефона и Анны тоже. — Она уставилась на меня во все глаза, и я криво усмехнулась: — Официально я больше ее охранять не могу — меня уволили.

— За то, что ты… — начала она, и я кивнула. — А что ты сделать-то могла? — удивилась она. — Если ей этой гадости в кофе или еще куда напихали, так и ты выпила бы ее вместе с ней! И тоже голос бы потеряла!

— То, что они решили, пусть на их совести и останется. А я привыкла свои дела до конца доводить, — жестко сказала я. — И тех, кто так с Анной поступил, я все равно найду!