— Но Зеленогорский сказал мне, что вы лично обещали ему это сделать на тех условиях, о которых сказал ваш брат, — настаивала я, хотя уже поняла, что главреж мне соврал.

— Но я его почти не знаю! Только в лицо! Я просила Сандро помочь Диме, он поговорил с людьми в мэрии, и они помогли, но это все! Почему такие странные вопросы? Что случилось? — допытывалась она, переводя встревоженный взгляд с меня на Сандро и обратно.

— Значит, ваш муж дал Зеленогорскому такое обещание от вашего имени, а тот соврал мне, что вы сделали это лично. Почему мне соврал Зеленогорский, понятно — не захотел выглядеть дураком, которого обвели вокруг пальца. А вот почему Воронцов так поступил, вам ваш брат лучше меня объяснит, — уклончиво ответила я.

Тамара выжидающе уставилась на брата, но он пообещал ей:

— Все потом! — и, повернувшись ко мне, спросил: — Теперь вы убедились, что моя сестра не имеет никакого отношения к несчастью, случившемуся с вашей?

— Начинаю в это верить, но для полноты картины мне нужно посмотреть последние звонки, поступившие на номер Воронцова.

Сандро молча посмотрел на сестру, и та, по-прежнему недоуменно глядя на нас, протянула мне смартфон мужа. Я стала смотреть, и интересовали меня, естественно, входящие и исходящие звонки после половины шестого, а таких оказалось только по одному. Входящий, причем отвеченный, был сделан в 18.43, и я позвонила на него.

— Ты что? Меня с первого раза не понял? — Зеленогорский орал так пронзительно, что его слышала не только я, но все вокруг меня. — Тогда повторю! Пошел ты на хрен со всей своей семейкой! Чтобы духу твоего больше в моем театре не было! И твоей проститутки тоже!

— Поздно спохватился, Боренька! — ласково сказала я. — Фарш обратно не прокрутишь!

Следующий звонок был уже исходящий, в 18.45, и я набрала номер — в сумке у Тамары раздалась какая-то грузинская мелодия, она достала свой телефон, и я услышала ее голос и в смартфоне, и наяву.

— Тамара Томасовна, что вам сказал муж, когда позвонил? — спросила я, отключая смартфон Воронцова и возвращая его ей.

Она была совершенно убита всеми этими событиями и новостями и ответила мне усталым, безжизненным голосом:

— Дима позвонил и сказал, что у него в театре какие-то неприятности и он хотел бы обсудить их с Сандро. Я позвонила брату, и он пообещал мне приехать, как только освободится.

Я перевела взгляд на адвоката, и тот, подтверждая, кивнул. «Вот, значит, почему Воронцов решил вернуться домой раньше обычного времени, а его там уже ждали, — поняла я. — Интересно, что он собирался врать Сандро по поводу своих неприятностей? Хотя это меня уже не касается».

— Вы довольны? — спросил меня Сандро, и я кивнула. — Тогда давайте кое-что обсудим. — Мы отошли в сторону, и он продолжил: — Вы должны понять и поверить мне, что после всего произошедшего Митька уже не является членом нашей семьи. И никто из нас не ударит пальцем о палец для его защиты, что бы он ни совершил. По той статье, части и пункту, что вы назвали, максимальный срок до двенадцати лет, вот пусть он их и получит, если заслужил. Меня волнует только честь моей семьи. Скажите, на каких условиях вы согласны отдать мне эту запись и гарантировать, что у вас не останется копии?

— Сандро Томасович! Вы защищаете свою семью, я — свою, — очень серьезно ответила я. — Если вы хотите убедиться в реальном существовании этой записи, я готова выслать ее на любой указанный вами электронный адрес. — Он брезгливо скривился и покачал головой. — Согласна! Зрелище это мерзкое! Я могу твердо гарантировать вам только одно: если я выясню, что Воронцов действительно не имеет никакого отношения к несчастью с моей сестрой, я просто отдам вам карту памяти без всяких условий.

— Но я ведь вам уже сказал, что он больше не член нашей семьи, — напомнил он.

— Да! Но на протяжении многих лет им был. И именно вы устроили так, что он попал в театр к Зеленогорскому! Именно связями вашей семьи он козырял, плетя интриги против моей сестры! И после этого вы хотите, чтобы я все забыла и великодушно простила этого мерзавца? Знаете, я незлой человек, но моя доброта с идиотизмом не граничит.

— Чем мы можем вам помочь? Деньги? Лекарства? Врачи?

— Спасибо, у нас все есть, — отказалась я.

Сандро протянул мне свою визитку и предложил:

— Если вам потребуется помощь, мы сделаем все, что в наших силах. Только, пожалуйста, не беспокойте сестру, ей сейчас очень тяжело. Она завтра же подаст на развод, а потом улетит к нашим родственникам в Тбилиси — пусть развеется и успокоится.

— Я бы не советовала ей торопиться, пусть сначала посетит врача, а то есть болезни, к которым в Грузии относятся с некоторым предубеждением. Особенно у женщин. Дело в том, что муж ее кое-чем наградил. До свиданья, Сандро Томасович. — Я повернулась, чтобы уйти, но он остановил меня:

— Вы так и не представились.

— Женя, — через плечо ответила я. — А большего вам знать и не надо.

Я медленно шла по лестнице и думала: «Если предположить, что кто-то отомстил Воронцову за Анну, то Лукьянову тоже должны были или хорошо напугать, или даже сделать физическое внушение. Если же она беззаботна и весела, значит, нападение на Воронцова с Анной не связано, и ее радужное настроение испорчу уже я. Номер ее сотового у меня есть, но звонить не стоит. Лучше явочным порядком, а там и поговорим. Живет она, правда, у черта в зубах, в Чертаново, но не откладывать же на завтра. С Воронцовым поговорить не удалось, но ее я хоть пытками, а заставлю сказать, что они подмешали Анне. Главное, чтобы эта чертова Дарья была жива и вменяема, а то вообще концов не найдешь!»

Спустившись к машине, я едва успела в нее сесть, как увидела вышедшее из больницы и рассаживающееся по машинам семейство Гогуа. Они явно не стали дожидаться конца операции и предоставили Воронцова его судьбе. Что ж? По грехам и мука! Есть хотелось ужасно, но времени на это не было. Я осмотрелась по сторонам и увидела неподалеку маленький магазинчик, где я и купила пачку печенья и бутылку воды, этим и перекусывала по дороге к дому Лукьяновой.

Оказавшись наконец перед вожделенной квартирой, я застряла на лестничной площадке, потому что мне, несмотря на звонки и стук в дверь, категорически не хотели открывать, а судя по звукам, внутри кто-то был.

— Значит, так! — грозно и громко сказала я. — Я сейчас позвоню в полицию и скажу, что в этой квартире притон. Очень быстро сюда приедут добры молоды и просто вышибут дверь. Вот тогда некоей Дарье Лукьяновой все-таки придется со мной пообщаться! Так что лучше открывайте добровольно.

Конечно, это был блеф. Не в том смысле, что лихие ребята не приехали бы и не вышибли дверь, а в том, что я стала бы куда-то звонить, потому что я теперь сама по себе, на Крона рассчитывать нечего и отдуваться придется самой. Однако сработало! Дверь открылась, и в проеме я увидела среднего роста крепыша с самым решительным и недобрым выражением лица, а из-за него выглядывала Вера Морозова, тревестюшка из театра.