В наши дни иностранная музыка все чаще проникает в Северную Корею благодаря прежде всего MP3‑плеерам. Дешевые плееры завозят из Китая (так же как и MP3‑файлы) — на чанмаданах их можно купить примерно за 8 долларов. Конечно, беднякам и такое не по карману, но те, кто, так или иначе, занимается торговлей или каким-либо иным образом адаптировались к новой капиталистической реальности Северной Кореи, вполне могут их себе позволить. Родители покупают такие плееры подросткам в образовательных целях — но молодое поколение с гораздо бóльшим энтузиазмом забивает архивы плееров южнокорейской поп-музыкой, чем какими-то учебными программами.

Северокорейский поп существует, но вот «крутым» или «клевым» его назвать никак нельзя. Конечно, есть множество песен о любви, но лексикон этих песен практически стерилен. Есть и другие песни — но ни один нормальный подросток ни за что не станет их слушать: они восхваляют правящую семью, воспевают упорный труд, захлебываются в ностальгии по родным городкам и матерям[75]. Иногда люди даже вышучивают такие песни; один из наших источников рассказывал, как пхеньянские студенты дурачились, распевая в шутовской манере старую пропагандистскую песню «Нагаджа, нагаджа» («Вперед-вперед!» в несколько вольном переводе) всякий раз, когда они выходили из комнаты.

Южнокорейские поп-звезды поют о любви, сексе, ссорах и разрывах — обо всем том, что так интересно подросткам, переживающим гормональный взрыв. Стоит еще раз отметить, что северяне — не роботы, и именно поэтому местная поп-музыка особо и не приживается на MP3‑плеерах северокорейской молодежи. Их не останавливает то, что южнокорейская музыка запрещена законом и обладание ей — повод для наказания. Так же как в случае с телепрограммами и фильмами, те, чьих детей застукают за прослушиванием южнокорейской музыки, должны быть готовы откупиться. Иначе им грозит потеря работы — или еще что похуже. Но это не останавливает никого.

Сказанное не означает, что северокорейскую поп-музыку не слушает никто. Многие северокорейские песни исполняются с характерным «битом» ппонччак, сложившимся под влиянием японского жанра популярных песен энка в колониальный период. Песни в этом стиле популярны у возрастных корейцев по обе стороны ДМЗ, причем на Севере на него оказала влияние еще и советская музыка — звук таких песен чуть более «оперный», романтический, хотя как на Юге, так и на Севере их записывают через MIDI-секвенсоры, задающие ритм. Одному из авторов удалось раздобыть у северокорейского водителя автобуса USB-накопитель с примерно двумя сотнями таких песен. Многие из них переполнены бесконечными отсылками к Чангун-ниму («Великому полководцу»), известному также под именем Ким Чен Ир[76]. Но если не обращать внимания на слова, легко можно представить многие такие песни, изливающиеся из открытого окна южнокорейского такси, за рулем которого устроился пожилой водитель.

В Северной Корее существует несколько широко известных музыкальных коллективов. Все они созданы правительством и являются в буквальном смысле национальными институтами. Среди наиболее популярных были Ансамбль электронной музыки «Почхонбо» и Оркестр легкой музыки «Ванджэсан». Оба были созданы в 1980‑х и названы в честь сражений, в которых в свое время принимал участие Ким Ир Сен. Есть еще Оркестр «Ынхасу», в котором некогда пела жена Ким Чен Ына, Ли (Ри) Соль Джу.

Согласно статье, опубликованной в южнокорейской газете Чосон Ильбо, участники этих групп были расстреляны в 2012 году. Тогда утверждалось, что певица Хён Сон Воль[77] (участница Ансамбля электронной музыки «Почхонбо») была когда-то подружкой Ким Чен Ына, возобновившего с ней отношения после смерти Ким Чен Ира (в декабре 2011 года), который не одобрял их союз. Однако госпожа Ли не потерпела рядом с собой очевидной соперницы, поэтому госпоже Хён пришлось уйти (точнее, от нее пришлось безжалостно избавиться). Компанию ей составили ее коллеги-музыканты, обвиненные в изготовлении порнографии (обвинения были, конечно, сфабрикованы). Говорили даже, что в изготовление порнографии была вовлечена сама Ли Соль Джу, а казни были призваны это скрыть и похоронить тему навсегда.

На деле, однако, такие истории почти всегда не слишком достоверны. Чосон Ильбо — тесно связанная с правительством и разведслужбами Южной Кореи — известна своей любовью к сюжетам, основанным на безымянных источниках из разведки. В этих сюжетах Северная Корея выглядит или воплощенным злом, или эксцентричной, на грани сумасшествия, страной, а иногда и тем и другим одновременно[78]. В свою очередь, это укрепляет позиции южнокорейской разведки внутри РК, особенно в период, когда эта служба сталкивается с бесконечной чередой попыток реформировать ее, поскольку она, дескать, слишком политизирована. Поскольку такие сюжеты невероятно сложно как подтвердить, так и опровергнуть, репортеры международных СМИ принимают их как данность и распространяют в том виде, в котором получили. В случае с Хён Сон Воль авторы этой книги могут благодаря очень хорошо информированному и надежному источнику с уверенностью сказать, что она не только жива и здорова, но и ни в коем случае не вышла из фавора правящего режима[79].

Как бы то ни было, северокорейские власти, похоже, негласно признают, что «Почхонбо», «Ванджэсан» и им подобные коллективы слишком сильно отдают нафталином. Возможно, в ответ на неудержимое наступление «Корейской волны» — халлю — с Юга власти Северной Кореи решили завести собственный правильно-современный «девчачий» ансамбль с короткими юбочками и гламурными прическами. Группа «Моранбон», предположительно созданная Ким Чен Ыном лично, показывает, что власти пытаются придать пока лишь складывающейся новой северокорейской эстетике эпохи «Кима Третьего» глянцево‑модерновые черты. В отличие от южнокорейских девичьих групп, девушки в «Моранбоне» сами исполняют инструментальные партии. Как и стоит ожидать от звездных выпускниц системы, способной с поистине лазерной точностью режиссировать гипермасштабные события вроде фестиваля «Ариран», игра девушек исключительно профессиональна — и так же исключительно зажата. Они исполняют кардинально обновленные версии старых революционных песен, а также заигрывают с американской поп-культурой — то сыграют тему из «Рокки», то выпустят на сцену Микки-Мауса[80]. Ничего подобного не было возможно при Ким Чен Ире. Справедливости ради — их стиль, конечно, больше всего напоминает эстраду 80‑х; южнокорейский поп — это двадцать первый век, и не «Моранбону» состязаться с «К‑попом» за внимание ушлых северокорейских подростков, хотя короткие прически солисток пользуются некоторой популярностью среди пхеньянских школьниц.